Истории из жизни реальных людей
Само собой, для широких народных масс, в отличие от богемы и интеллигенции. Даже кино, почти умерев в первые два года без СССР, смогло выправиться и начать снова набирать жирок.
Отдельно тут стоит такая чудесная картина, как «Утомленные солнцем». Все помните, да Лето, тридцать седьмой-девятый, дача, явно «бывших», странная семейка, мезальянс единственной наследницы и красного комбрига, Митя, приходящий с отрядом пионеров и все остальное, включая Котова-Михалкова, что смотрит измочаленным лицом на поднимающийся за аэростатом портрет Иосифа Сталина.
В общем, пепел Клааса, вернее, слезы дочери Котова, тогда смогли достучаться и до меня. Чуть позже она таскала на себе бойцов, чуть не гибла под летающим бюстом Вождя и Отца народов, потом показывала сиськи, потом не умирала на минном поле, в общем, потом оно как-то прошло. Хотя феноменов все равно стало, как и «Особенности национальной охоты», как вышедший под закат девяностых и очень в чем-то правдивый «Брат», показывающий нас такими, как есть.
Феноменом стал Лагутенко, появившийся в 97-ом и лихо замяукавший на всю страну. Феноменом стала Земфира, годом позже рванувшая все хит-парады и на какое-то время вернувшая на сцену гитары, дисторшн и ритм-секцию. Феноменом стали «Король и Шут», сумев выбраться из болота питерского андеграунда, имея в кармане материал сомнительного качества и направленности.
Феноменом 90-ых, культурным, международным, настоящим и именно феноменом, стали «Секретные материалы» и книги Стивена Кинга, во второй половине лихих-девяностых все-таки нашедшие лицензионный якорь и вставшие на прикол в издательстве АСТ.
Такое, странное тогда было время.
Вроде бы успокоились многие, включая уполовиненных и похороненных братков, тех, кто подсел на иглу и, не переключившись на герыч, улетел в свою Страну вечной охоты на чертовой стремной ханке. Гопники, входя во вкус, все равно старались быть немножко аккуратнее. «Под «немножко», ну, или «аккуратнее», понималось использование баллонов с перцовым газом или газовых пистолетов вместо «на, сука, трубой по голове». Чаще всего подпрыгивания всей бандой на заваленном оставались такими же. Ну, зато без черепно-мозговой, в целом.
Народ, люди вокруг, как-то вздохнув чуть больше и шире, очень хотели чувствовать себя уверенно и серьезно. Так и рвались к каким-то благам, но по привычке все равно откладывали на черный день. Привычка пригодилась в дефолт девяносто восьмого, когда лопнуло все возможное.
К девяносто шестому году на дворе носилась мысль о чем угодно, кроме второй войны в Чечне, Кавказ оставался суровым и опасным, но все привыкли и думалось, что больше в страну не поедут гробы с той стороны. Ошибались все, особенно те, кому предстояло лечь в эти ящики.
Устаканивалось все, включая марки сигарет, ставших именно тогда привычными и узнаваемыми, лишь изредка меняя логотип или цвет пачки. Именно тогда, в конце девяностых перестали быть культурным феноменом женские голые сиськи на пляжах, хотя уже через пять лет, в нулевых, они снова превратятся в явление. Конец девяностых подарил голо-кукольные женские лобки, сейчас привычные женщинам почти всех возрастов, кроме, наверное, бабушек текущей молодежи.
Москва и Питер вдруг стали доступны, Золотое кольцо никого не привлекало, Турция и Египет еще стоили очень дорого, а в Сочи никто и не думал строить «Фишт» или Розу-хутор. Даже негры на черноморском побережье еще были немножко скромные и не приставали ко всем подряд.
И страна читала Кинга. Оставалось еще много до Мураками с Акуниным, чей черед начинался через пятилетку, Донцова и Маринина менялись местами, Лукьяненко еще не был самим собой, а вот Кинга любили и читали почти все. Что поделать, мода есть мода, но именно оттуда, из того времени, в моих книжных шкафах есть две полки с тем самым АСТовским изданием, скупленным на самарском Книжном рынке через два года после увольнения и собственной войны.
После нее Кинг читался как-то особенно хорошо.