Истории из жизни реальных людей
Старший лейтенант Непротрезвейло буквально согревал опен-спейс управления следственного комитета собственным гневом. Глаза могли прострелить стальную рельсу поперек, на вену на лбу при желании можно было повесить шинель. Лейтёха напряженно и самозабвенно думал. И думы уже пару матерных междометий назад бессовестно зашли в тупик.
— Александр Евграфыч! — Как всегда деловитым басом запищал из противоположного угла его однокурсник Савва. — Ты мордас то попроще сделай, а то наши со стендом «Их разыскивает полиция» сходство находить начнут.
— Ага. Причём с самим стендом, а не с его содержимым. — Старлей позволил себе горько усмехнуться.
— Да в чём дело Чего смурной такой — Непротрезвейло тяжело вздохнул, болезненно зажмурился и принялся массировать виски натруженными пальцами.
— Помнишь, Саввушка, доктрину двадцать семь слэш пятьдесят один, от одиннадцатого марта две тысячи двадцать шестого года
— Как не помнить! Всем отделом ещё над проектом укатывались. Штрафовать сотрудников за неправильное наименование трансгендера по полу — это ещё полбеды. Но штрафовать за неупоминание его трансяшности — це была прям перемога на пять баллов!
— Так вот, Саввушка. — Старший лейтенант приподнял свой насквозь промозоленный бумажной работой зад от служебного стула и грозно опёрся о столешницу. — У меня по району двенадцать убийств, двадцать пять уличных грабежей и ещё столько же дерзких вооруженных налётов, которые надобно расследовать и срочно рассадить всех сверчков по их шесткам — если ты понимаешь о чём я. Но вот беда! Я всё ещё не могу дописать рапорт по трупу Чушкина.
— А что не так с трупом Чушкина
— А то, родной, что труп Чушкина принадлежит дважды герою постсоветского трансгендеризма. — Савва быстро захлопал глазами. — Ну, пол он дважды менял.
— И кем он был в момент скоропостижной кончины
— По документам и вскрытию — мужчиной.
— То есть, изначально он тоже был мужчиной
— А ты проницателен. — Горькая усмешка. Мимика старлея была в ударе. — И я уже битый час сижу и пытаюсь понять, как его описать и чтобы доктрину эту треклятую не нарушить, и чтобы начальство со смеху не лопнуло при ознакомлении.
Непротрезвейло вихрем устремился к маркерной доске, слегка покраснев стёр с неё изображения, созданные для наглядности определения момента окончания преступления по статье «Изнасилование андроида» и приступил к записи вариантов.
— Вот смотри. Если я напишу «Гражданин Чушкин» — я не совру, но нарушу порядок оформления документов. Если я напишу «трансгендерный гражданин Чушкин» — я совру. Он же был мужчиной когда его мамка сгенерировала, верно
— Верно. Может «трансгендерная гражданка Чушкин» — Савва искренне чесал репу в потугах помочь приятелю, но, как обычно, стабильно выдавал лишь то, что первым пришло на ум.
— Так он же не гражданка! И гражданкой он был когда был женщиной. Сейчас он мужчина. Но трансгендер. Но рожден был мужчиной.
— А вопрос то в чём — Взгляд Саввы на секунду помутнел от начавшихся процессов обработки информации. Непротрезвейло вздохнул и снова начал массировать виски пальцами.
— Вопрос в том, Саввушка, как из этого порочного круга вырваться, доктрину выполнить и лицо офицера при этом не потерять.
— Саш, да расслабься ты, твоё лицо никуда не денется как минимум до следующей спецоперации. — Савва открыл ящик своего стола. Достал табельное. Достал магазин к нему. Достал бутылку водки. Достал два бутерброда с пневмосалом. Убрал магазин. Убрал табельное.
— Мысль здравая, коллега. Тут без пол-литра не разберешься.
Загадку гендерной принадлежности жертвы простые уральские следаки изучали примерно до полуночи, успев за это время признать раза четыре, что сами готовы Чушкина грохнуть без пощады и сожалений.
Утром рапорт был у полковника на столе и, как сданный последним в отделе, красовался на самой крыше стопки начальственных документов и в самом удобном конце его компьютерного рабочего стола. В процессе изучения рапорта, полковник столкнулся с проблемой — про историю гендерных похождений Чушкина следователь сотворил две страницы печатного текста, полстраницы непечатного, сохраненного в логах общей компьютерной сети, а про его смерть — всего два абзаца. Полковник хотел было выругаться, но задумался. А задумавшись — заплакал. Прекрасно помнил, как четыре года назад из-за подобных занятий пол-отдела неделю бдело на дежурствах и писало рапорты, больше похожие на гендерологические древа невинно убиенных мальдевочек.
Но ничего не поделаешь. Закон есть закон, приказ есть приказ.
(c) «Гадкий Роман»