Истории из жизни реальных людей
Небольшое село разбросало свои хаты по долине между двумя горами высокой и скалистой, круто спускающейся уступами, поросшими лесом, и невысокой, пологой, похожей на огромную застывшую волну.
Солнце, осветив долину, исполосовало ее длинными утренними тенями. Из трубы каждой хаты тянулся к небу столб дыма: хозяйки давно уже растопили печи и стряпали. И только в трех хатах в двух на окраине и в одной в самом центре села не топили печи и не стряпали: три семьи деда Нохмана, Левитиных и старухи Абрамович стояли босиком на рыхлой земле вдоль неглубокой ямы.
— Дайте помолиться, — сказал дед Нохман.
Он молился громко и печально. В конце молитвы поблагодарил Бога за то, что сыновья и зятья не с ними сейчас, и просил уберечь их от всякой напасти, которая может случиться на фронте. И добавил:
— А за то, что не пощадил детей малых, я тебе никогда не прощу!
— Зачем ты говоришь ему это — спросил Лейб Левитин, его сосед.
— Пусть знает…
Дед Нохман посмотрел на свою внучку Розу, державшую на руках котенка и безмятежно гладившую его.
— Хана, — сказал он своей дочери, матери Розы, — пусть живет котенок…
Хана целовала Розу и плакала плакала осторожно, чтобы не растревожить ее.
— Розочка, девочка моя ненаглядная, отпусти котенка. Пусть он немного погуляет…
— А потом я его опять возьму — доверчиво спросила девочка.
— Возьмешь… Возьмешь, моя доченька…
И тут автоматные очереди сломали их они падали с криком и без него.
Испуганный котенок бежал по лугу. Охрим, полицай с тронутым оспой лицом и неприятным холодным взглядом, дал по нему длинную очередь из автомата, но не попал. Выругался и еще раз полоснул очередью.
— Я тебя все равно достану, жидовская тварь! — с досадой сказал он.
А они лежали вповалку старики, женщины, дети… И мир не содрогнулся: так же пели птицы, серые столбы дыма из труб так же подпирали небо и стадо коров, отмахиваясь от мух, так же лениво паслось у подножия горы.
В одних хатах ойкнули, услышав выстрелы, и помянули тех, которых только что не стало. В других злорадные ухмылки. А в трех хатах двух на окраине и в одной в самом центре села было тихо. Только ходики деловито отмеряли время, и некому было их остановить…
Вечером случилась гроза. Небеса разрывались молниями на огромные куски, тяжело дышали всю ночь и только к утру утихомирились. Во время бури часть скалистой горы обвалилась, и огромный валун скатился с нее, остановившись в неподалеку от могилы. Желтые прожилки на сером изломе камня были похожи на древнееврейские буквы и, казалось, они наполнены какой-то магической силой.
Котенок рыжий, полосатый, как тигренок, испуганный грозой жалобно стонал возле хаты Нохмана. Его подобрала соседка.
Через несколько дней к ней наведался Охрим. Он вошел, не постучав. С грохотом положил автомат перед собой на стол и подозрительно осмотрел комнату.
— Пелагея, — сказал полицай, — ты жидовское отродье встречала
— Так вы ж их, бедолаг, постреляли…
— Не о том я, — он поморщился. — Нохманского кота разыскиваю.
— Котенка, — поправила его Пелагея. — В наших местах не видала такого красавца. Это их зять Арон, когда в отпуск из армии приезжал, привез для дочурки своей, для Розочки. А она так любила его, котенка…
— Не тарахти! Кота, говорю, не видела
— Сказывали люди ты отыскиваешь его… Не возьму в толк, бабьи мозги слабые, что он натворил, котенок-то
— Не умничай, Пелагея. Умных нынче убивают. Увидишь кота этого дай знать. А еще лучше поймай и ко мне. Ну, бывай…
Пелагея посмотрела ему вслед. Жил, как все. Вроде ничем не выделялся и жестоким не был. А вот первым вызвался стрелять в своих односельчан, и был единственным местным в команде полицаев.
Когда стемнело, Пелагея зашла в сарай, взяла спрятанного в ящике котенка, сунула его под кофту и отнесла своему куму в соседнее село.
Пыльный смерч пронесся по грунтовой дороге, из него торчали орудийный ствол и передняя часть башни. Не снижая скорости, он промчался по селу и остановился возле хаты Нохмана. Открылся люк танка, из него вылез танкист и спрыгнул на землю.
— Батюшки! — всплеснула руками Пелагея, узнав зятя Нохмана. — Никак Арон
— Мои — почти беззвучно спросил он.
— Мужайся, Арон… Никого не осталось… — и поведала о том, что и как было.
— Охрим!!! вскрикнул Арон.
Арон привычно бросил свое тело в люк танка. Танк взревел и снова превратился в пыльный смерч. Смяв плетень, он ворвался во двор Охрима и остановился на крыльце сидела молодая женщина и кормила ребенка грудью. Постояв немного, танк попятился и медленно поехал по улицам села. Он подъехал к подножию скалистой горы и остановился возле могилы.
— Родные мои… — сказал Арон.
Он снял шлем, рухнул на колени и слова, как стон, вырвались из него. Экипаж стоял рядом и слышал, как клокотало горе в груди их товарища. Плач и причитания на непонятном языке надрывали их души. Только два слова, часто повторяющиеся, они понимали Хана и Роза.
— Хана и Роза… Роза и Хана… — он повторял родные имена десятки раз.
Они подняли его, своего командира. Отвели к поваленному дереву. Сели. Скрутили ему и себе цигарки. Закурили. Потом они, хозяйственные мужики, предложили придвинуть камень к могиле, и сразу же принялись за дело. Танк осторожно толкал камень, и тот послушно перемещался к месту, которое для него наметили. Они развернули его так, чтобы вертикальный скол с желтыми прожилками был в сторону могилы. Оставив Арона, они поехали отыскивать каменотеса и привезли его из соседнего села. На клочке бумаги Арон написал текст надписи и показал на камне, где его разместить. Заплатил. И уехали танкисты.
В одну из осенних ночей 1945 года в окошко хаты постучали. Пелагея проснулась. Время было тревожное: в округе действовало несколько банд. Разные в них были люди. Страх жил под каждой крышей, особенно по ночам. «Может быть, муж или сын» — с надеждой подумала Пелагея. Она зажгла свечу и подошла к двери. Сердце ее бешено колотилось, и рука со свечой дрожала.
— Кто там!
— Тетя Пелагея, — сказали за дверью, — Это ваш бывший сосед Арон.
Она отодвинула засов и открыла дверь. Арон, тяжело опираясь на палку, переступил порог. Порывом ветра задуло свечу, и он, чиркнув зажигалкой, вновь зажег ее. Большой рыжий кот терся о его ноги.
— Господи! — удивилась Пелагея. — Неужто Котенок признал Столько лет прошло…
— Ничего себе котенок, — в свою очередь удивился Арон.
— А его так зовут Котенок.
Гость привез с собой консервы и еще какие-то продукты, которые выдали ему сухим пайком. Пелагея поставила на стол бутылку самогона, собрала то, что было из еды. Несмотря на позднюю пору, они поужинали. Сидели долго и вспоминали довоенную жизнь. Она была счастливой, эта жизнь, потому что тогда все были живы и полны надежд. Слезы навернулись на глазах Арона, слезы катились по щекам Пелагеи.
— Господи, все ли в мире творится по воле твоей! — сказала в сердцах Пелагея, повернувшись к иконе.
Пелагея постелила гостю в комнате сына. Арон сразу же уснул, а она еще долго не спала и просила Бога о скором возвращении сына и мужа. Силы ждать у нее были на исходе. Сотни раз она представляла их возвращение. Вот вбегает на крыльцо Петенька, ее сын. Широко распахивает дверь… А сколько раз невнятный голос ночи заставлял выходить на крыльцо! Ей мерещился зов мужа:
— Пелашечка, открой…
Утром, едва проснувшись, Арон спросил:
— Где Охрим
— Люди говорят, что подался с немцами…
Арон пожил несколько дней у Пелагеи. Перед отъездом попросил отдать Котенка. Пелагея не сразу согласилась, но отдала.
Наведался он в последний раз к могиле, поклонился и ушел в одной руке палка, в другой большой рыжий кот да вещмешок за спиной.
Вспомнил я эту историю, потому что попалась мне на глаза вырезка из газеты «Нью-Йорк таймс», которую много лет тому назад прислал мне приятель, живущий в Бруклине.
«26 октября, на рассвете, — прочел я, — был убит Охрим Городниченко. На стене рядом с постелью убитого неизвестный оставил надпись на русском языке: «Собаке собачья смерть. Котенок». Предполагаемая причина убийства сведение личных счетов. Полиция принимает меры по розыску убийцы».
Давид Кладницкий