Почему-то мужчины уверены, что, если в их жизни наступит какой-нибудь персональный армагеддон, они всегда имеют право вернуться туда, откуда укатились сраными ванильными колобками

 

Почему-то мужчины уверены, что, если в их жизни наступит какой-нибудь персональный армагеддон, они всегда имеют право вернуться туда, откуда укатились сраными ванильными колобками Например, к

Например, к бывшей жене, матери своих детей.
Что им дает право так думать, хз. Но это четко сидит в их башке: состарюсь, вернусь домой, заживем, как будто и не расставались.

Наконец, доделаю на даче все, что собирался сделать двадцать лет назад: забор починю, второй этаж дома доведу до ума, баню поставлю, туалет теплый, воду в дом проведу и водонагреватель повешу, чтобы зимой и летом можно было жить здесь.

Спать Вместе, конечно. Иногда. Пару раз в неделю. В пятницу, после ужина. Перед телевизором.

Машину купим. Летом на юг. Потом у детей дети пойдут, к нам их будут приводить и оставлять. А мы в лес. Или на рыбалку.

Живут эти мужики в своем правильном мире, где у них жизнь своя, работа, деньги, отношения, новые семьи и дети. И пока не жмет нигде, они прошлое вспоминают весьма неохотно, с прищуром и недовольством. Слышь, моя-то, бывшая, что учудила… или: и как я с ней мог прожить так долго… мы совершенно чужие люди.

Потом в их правильной жизни происходит упс. Им дают под зад в семье или на работе. У них возникают проблемы со здоровьем. Переоценка настоящего. Желание спрятаться. И начинается хоровод: бэк ин зэ… фэмили, чилдрен, вайф, перфект лайф.

Там потому что их ждут. Все это время. Дети и деревья не росли, жена и ее кошки не старели. Как ушел, так пыль от одежды в воздухе прихожей и висит до сих пор.

И главное: форточку в гостиной не закрывают даже в лютые морозы. Потому что питер пэн может вернуться в любой миг. И тогда будет снова все хорошо. Было же хорошо. Это не он же говорил бывшей жене: сдохни, сука. Не она же ему: жирный мудак, чтобы ноги твоей больше не было в этом доме. И так далее. Десять лет назад.

 

Летом он приезжал домой, и они с бывшей загорали на городском пляже. Обсуждали, правда, своих новых «друзей». И немножко о детях.

Краем глаза заценил «геометрию кузова»: задница у супружницы не уехала вниз, грудь по-прежнему в руку просится…

Батя мой, с которым мы расстались, когда мне было пять, бывает, разругавшись в хлам со своей новой старой женой, звонит моей сестре, своей дочери, и полушутя, полусерьезно, говорит: приеду домой, к вашей матери, не могу здесь больше, с этими жадными сволочами… и сестра такая в трубочку: хи-хи, мама уже сто лет как одна живет, ей это не нужно. Что У чувачка глаза лезут на потолок. Как это не нужно Я ей не нужен Этой дряхлой кошелке Да она ноги мне должна целовать за такую милость… И самое здесь смешное, что он искренне в это верит!

Потом мы созваниваемся с сестрой и смеемся, представляя глаза мамы: здравствуй, маша, это я, твой витенька, жить к тебе приехал. Радуйся.

А спустя какое-то время сижу на кухне, закусываю водочку огурчиком маринованным, икаю и думаю вслух: а что! А ебись оно все конем шахматным. Сяду щас вот на поезд верхом и айда на родину, где тополя, тополиный пух и стареющие одноклассники ходят за сметаной и пельменями по улицам с останками того самого, «школьного» еще асфальта.

И кажусь я себе при этом благодетелем, и, засыпая, буквально бедром чувствую знакомую с молодости гладкую ягодичную выпуклость жены. Ладно, думаю, спокойной ночи. Забор поставим как надо, а не сетку эту дурацкую. И теплицу. И мопед, чтобы в магазин за водкой да селедкой ездить…

Александр Войтышин

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *