Истории из жизни реальных людей
Проснулся субботним утром, вышел на кухню, в форточку на старушек плюнул, закурил, упал на табурет и сразу за прессу – впереди выходные, а там на последней странице бакалейные котировки из универсама поблизости.
То взлетело, это упало – всё с картинками, цифры крупные. Если скидка, написано «Скидка!», и старая цена жирно перечёркнута. Наглядно, полезно.
Вот поучились бы эти аналитики в ящике. А то какие-то кривые ползают, циферки бегают, стрелочки мигают, волатильность туда- сюда.
Соберутся эксперты, битый час петушатся, – запутают нашего брата, сами запутаются, а виду не подают, что ни черта не петрят.
А спроси их, отчего нефть наша, а бензин один хуй растёт Не ответят. А я отвечу – потому что пИздят и пиздЯт.
Ладно, сижу читаю, кумекаю как составить инвестиционный пОртфель. Вложиться в ноль пять беленькой и две полторашки пива, или в чекушку и три полторашки
Тут из ванной выходит моя Люся. Вся такая чистая, розоватая такая. Я потянулся поцеловать, а она:
– Фу, иди умойся, зубы почисть.
– Умоюсь, – говорю. – Но сперва плесни своей стряпни, кушать хочется. Чего там в кастрюле булькает
– Пелёнки.
А Люся страшная чистюля. Как все женщины, даже страшненькие. А Люся-то красавица, – даже сынишки нашего пелёнки кипятит.
– Сейчас будет рагу. – погрозила Люся, открывая поваренную книгу.
– Зашибись. – отвечаю. – Жги, Высоцкая, я уже на низком старте.
И делаю бутерброд и наливаю писят, чтоб не скучать покуда кашеварит.
Она аперитив цоп, проглотила и говорит:
– Ни капли, пока не почистишь зубы и не умоешься!
И, бац! – отправляет кухонным полотенцем в лучший мир жирную сине-зеленую муху, залетевшую с помойки.
– И носки простирни. Воняют. – негодует Люся на носки.
Поскребла божественные подмышки и понюхала длинные музыкальные пальцы.
Прелестной ножкой пнула под холодильник муху, а полотенцем, коим расплющила её, протерла основу рагу – кабачок. Кабачок у тещи на даче пошел, знаешь. Теперь, покуда не отойдёт, будем ходить кабачковой икрой…
В связи с мухой-то, я и заинтересовался Люсиной гигиенической паранойей. Даже оставил котировки «Жигулевского» от коих зависел мой досуг, как человека со средствами. Наблюдаю поверх газеты и отмечаю много интересного, на что раньше ноль внимания…
Трижды мой прекрасный повар достала запавшие в прелестную задницу трусы. Поковыряла мизинцем в античных ушках, с интересом разглядывая, что достала, – рук не мыла.
Отерла о полотенце и продолжила приготовлять рагу.
Принялась крошить кабачок, лук, зелень – силос так и посыпался под ноги. Схватила под раковиной половую тряпку, смела, вытряхнула в мусорное ведро. Лишь ополоснула ручки без мыла, отёрла тем же полотенцем. Прикрикнула:
– Ты еще тут Марш в ванную!
Взяла терку и присела за стол натереть морквы: хыр-хыр, хыр- хыр.
Ноготь, конечно, сломала. Захныкала и, что соборовавшаяся, предсмертным голоском попросила пилку. Принес.
Стала запиливать заусенец, как неопохмелённый поутру слесарь железку. Я аж рассмеялся.
И она повеселела и заодно прошлась по всем когтям. Пилила и сдувала пыль на горку тертой морковки перед ней. Прошлась и по ногам. Протерла пилку пальчиками, сдула…
Морква с ороговевшим хитином пошла в кастрюлю с рагу. Наконец стало понятно странное название блюда…
Пока варево закипало, Люся устроилась с зеркальцем. Пристально вглядывалась и что-то там видела. Стала ковырять лицо. Это такое действо, что неподготовленный решит, что у бабы родовые корчи и ребеночек идёт на четвереньках.
Первое время я реально пугался этих гримас…
У самой ни прыщика – кожа атлас, замша персика, но она ковыряла и имела успех. Особенно на носу… Надавив пресловутых черных точек, горделиво показала что-то на кончике пальца:
– Во сколько. Картошки хватит тебе нажарить. Ха-ха!
Мне стало нехорошо.
Взяла пинцет и надёргала волос из носу и бровей, аккуратно складывала щетинку на уголок все того же кухонного полотенца. Тут за спиной зашипел точно маневровый паровоз – рагу разгулялось и полезло из кастрюли.
Люся схватила тряпицу и принялась махать, сбивая столб пара и приправляя блюдо волосом.
Этого ей показалось мало, и давай сыпать в рагу, что нащупала в шкафу её ручка: перец, тмин, корицу, лимонную кислоту. Рагу так и забурлило, заклокотало!
От шибающих в нос ароматов, повариха моя звонко чихала и шмыгала в кастрюлю мокротой, довольно приговаривая:
– А-а, хорошо! Никакая зараза не пристанет!
Утерла сопливое рыльце чёртовым полотенцем, вытерла им мою любимую глубокую миску, плеснула варева и приказала:
– Вася, жрать!
Я отложил газету и хотел сказаться сытым, но она стояла передо мною – моя любимая женщина: с расковырянной до горящих пятен рожицей, распухшим носом и детски вздернутыми ниточками бровок и улыбалась хуй знает чему. Наверное, мне… Я взял ложку.
– Так, ты рожу умыл
– Ладно, ладно, потом…
Налег на фирменное рагу в которое Люся, как говорится, вложила частичку себя. Было очень вкусно, дважды просил у Люсеньки добавки
А. Болдырев