«Все люди – лишь пылинки, которые сметает история, когда они выполняют предначертанную им роль

 

Раньше я верила — жизнь нужно прожить так, чтобы запечатлеть своё имя в хронике лет. Но, что если у тебя десятки имён, лиц и биографий. Рано или поздно устаешь чертить инициалы на окаменевших скрижалях эпох.
Когда Сидхартха Гаутама рассказывал о бесконечном цикле перерождений, над ним поначалу смеялись. Ну что за глупость – крутиться в колесе Сансары и вновь родившись, всему учиться заново. Дышать, ходить, говорить, ненавидеть, любить. А потом эта идея многим понравилась. Уж лучше так, чем отправиться в небытие или сидеть на облаке и дуть в трубу. Реинкарнация тем и привлекательна, что хочется попробовать снова. Человеку всегда мало одного шанса. Но твою память стирают, а потому учесть ошибки прошлого нельзя. И мы совершаем их опять и опять. В этом то и основная проблема фокуса с перерождением.

Наверное, так придумано, чтобы люди не сошли с ума. Проще оставить багаж где-то на задворках истории и начать жить с чистого листа. Мне же приходится подобно носильщику, тащить за собой это бремя. Я помню свои жизни за последние триста лет. Порою события и эпохи путаются, смазываются, как воспоминания детства.

Мой путь начался осенью 1760-го в России. Я родилась в период, когда заговоры против правителей считались правилом хорошего тона. Император Павел I был идеальным кандидатом, чтобы реализовать все мои чаяния по становлению миропорядка. За ту жизнь я успела многое, даже основать Союз спасения. Жаль, что до восстания декабристов не дотянула – оспа оказалась проворнее.

Французская революция в 1830-м была повеселее – на моих глазах рождался новый мир. Однако, либеральщина быстро наскучила. Я переехала в Лондон, где встретила Карла Маркса. В то время вся Европа была одержима консервативными движениями. Я не могла устоять, поэтому оживленно писала на эту тему, но быстро разочаровалась.
К викторианской Англии я по-настоящему привязалась: развитие научной мысли, расцвет литературы и философии. И тут бы успокоиться, да прожить жизнь пузатым аристократом на папенькино наследство, но тяга к свержению монархов, похоже, передалась от первой жизни. Пытаться заразить монарха чумой при помощи кота — плохая идея. Королева раскрыла план и меня утопили в Темзе. Не самая худшая смерть. Греет душу, что через пару месяцев и сама Виктория приставилась.

Русскую революцию 1917-го я встречала с недоумением. Ну сколько можно К тому же, вокруг был упадок исторической науки и затяжная депрессия после первой мировой. Я плюнула на это дело и увлекшись мистикой, отправилась в Непал на поиски Шамбалы. Пристрастие к крепкому кофе и полуночные беседы с нацистами – всё, что я помню из 1930-х.
Похоже, судьба оценила мою любовь к музыке и Элвису Пресли, и начиная с 1960-х я всегда рождалась гражданкой Америки. Эпоха социальной истории, математические методы, новые левые и феминистки. Переосмысление жизни, усталость и жажда спокойствия…
Здесь я встретила несколько смертей. К этому времени я свыклась с мыслью о конце. Отныне смерть не владела мной, она стала верной союзницей. Ведь если знаешь, что вновь переродишься, страх исчезает. Привычка не привязываться к людям, местам и эпохам появилась вместе с двухсотым юбилеем. С тех пор я не завожу семью. Очень горько, когда твои потомки растворяются во времени, а ты остаешься. Поэтому я больше не верю в любовь. Всё, что могут дать мне чувства, происходило десятки жизней назад, в разных телах и с разными любовниками. Человечество предсказуемо. Люди угадываются с первых двух нот, словно паршивенькая мелодия, написанная композитором не из страсти к музыке, а от жажды денег.

 

Поначалу меня удивляла смерть, но с годами и она стала предсказуема. Детали гибели я помню смутно, но жнец всегда даёт мне знак. Sic Itur ad Astra. Таков путь к звёздам — обычно говорит он. А потом я слышу три стука в дверь…
Если верить документам, сейчас мне 25 лет и зовут меня Шарлотта Дэвис. Я работаю в исследовательском центре при Пенсильванском университете и занимаюсь теорией и методологией исторических исследований. Моя специализация – история ментальности. Маститые профессора зафыркают и скажут, что важнее изучать войны, великих людей и политику. Может им нравится ковыряться в грязном белье Наполеона и писать диссертации о сексуальных пристрастиях Гитлера. Но я-то знаю, все великие – ничтожные пылинки, которые возможно переродились рабами, переданными на потеху плантаторам. Гораздо интереснее изучать мышление обычных людей в прошлом.
***
Январь в этом году выдался самым тёплым за столетие. Я могла ходить в лёгкой ветровке и кроссовках без страха подцепить простуду. Даже в обычно холодной библиотеке можно было сидеть в одной футболке.
За журналом «Анналы» я охотилась целый месяц. Меня интересовала статья Люсьена Февра об истории книги. Когда-то эта статья была моей. Как и имя.
Сосредоточенное чтение прервали крики студентов. Я обернулась и увидела старшекурсников, обступивших высокого тридцатилетнего шатена в строгом костюме. Они быстро тараторили, засыпая его вопросами и делая пометки в блокноты. Пять минут он что-то им рассказывал, а когда толпа отправилась на занятия, подошел к библиотекарю.
Едва я успела прочесть пару абзацев статьи, как над ухом раздался мужской голос с ярко выраженным британским акцентом:
— Дайте мне журнал.
— Отдам, как закончу работать.
Он заглянул через плечо и с недовольством заметил:
— Читаете Февра Удивлен, что вас интересуют бездарные мысли. Лучше почитайте Марка Блока.
— Февр основал этот журнал.
— Он его испортил, когда умер Блок.
Щеки полыхнули от злости. Наглец улыбался во весь рот и казалось, получал наслаждение, издеваясь надо мной. Это могла быть первая в истории университетской библиотеки драка, но противник сдался, даже не достав оружие. Он молча вышел из помещения, оставив меня наедине с задетым эго.
***
Утром следующего дня глава исследовательского центра решил устроить совещание. Если бы не три чашки арабики, выпитые по дороге в конференц-зал, я бы уснула на первых секундах его монотонной речи. Шеф представлял нового сотрудника – некоего Оскара Эванса, прибывшего из Великобритании. Далее следовал длинный перечень регалий профессора, но я перестала слушать после Члена Общества Британской академии. Когда мистер Эванс поднялся, я узнала в нём вчерашнего самодура из библиотеки. Строгий костюм сменился на твидовые брюки и серую рубашку, а наглая улыбка осталась неизменным элементом гардероба.
— Мисс Дэвис, — сказал глава центра, — теперь у вас будет напарник. Мистер Эванс тоже изучает историю ментальностей. До этого вы были лучшим специалистом в этой области, а теперь можете подготовиться к конференции вместе с ним.
Это было хуже смертного приговора. Я бы предпочла еще раз умереть под пытками, чем находиться в одном помещении с Эвансом. Через неделю совместной работы у меня развился иммунитет к его колкостям и ужимкам. Раздражало, что женская половина обсуждала его британское обаяние и холостяцкий образ жизни. Куда не сунься, от столовой до кампуса, везде только и говорят, какой Эванс душка.
Внутри меня подъедал дух соперничества. Оскар разбирался в теме не хуже моего, а мне постоянно хотелось доказать его некомпетентность. Он был странный и непонятный. Вроде бы и открывался, но там, за дверью его «я» была стена из сплошных ребусов. Эванс заигрывал с моим прошлым, попеременно то пугая, то удивляя. Как-то заметив белую кошку, случайно пробравшуюся во внутренний дворик, он сказал:
— Есть одна примета: пытаться убить королеву при помощи кошки – к смерти в водах Темзы.
Меня словно током пробрало, а он раскатисто засмеялся. В исторических хрониках ничего не сказано о том случае. Об этом никто не знает. Кроме меня и… давно умерших соучастников.
Оскар рассказывал про Шамбалу и что будь знаком с Карлом Марксом, подсказал бы ему парочку отличных идей. Всё это заставляло испытывать палитру чувств. Влечение, смешанное с испугом. Но я так и не спросила. Иногда лучше не знать ответы на некоторые вопросы…
***
Осенью он предложил прогуляться по парку. Когда мы завернули в маленькое уютное кафе, официант принес праздничный торт и вдруг начал поздравлять меня с днем рождения.
— Но я родилась в июле.
— Ты родилась сегодня, — сказал Оскар. – Не каждый год празднуешь трехсотлетие. Пробуждённые знают многое, но часто забывают о своём возрасте.
Тогда я поняла — он такой же как я, только старше. Намного старше. Он застал первых людей, Римскую империю, викингов, ацтеков. Он следил за человечеством с самой колыбели.
Вдруг цинизм, усталость и надменность куда-то подевались. Проснулся новый интерес к жизни. А вместе с ней и любовь. Мы любили на равных, бесстрашно, без оглядки. Словно были созданы друг для друга, но постоянно проходили мимо, лишь касаясь плечами.
— Я найду тебя везде, — сказал он однажды. – Я всегда тебя находил, и в этот раз я отыскал тебя в последний раз. Sic Itur ad Astra.

Пару дней назад он позвонил и сказал, что придет ко мне в шесть. Странные мысли роились в голове. Я жаждала встречи, но по душе расползался позабытый страх. Ведь раньше я знала, мои беды – не навсегда. А в полпятого всё стало на свои места. Оскар – это не человек, который помнит свои жизни. Он – мой конец. Других шансов не будет, я отправлюсь в небытие. Может просто не вспомню инкарнации, а может навсегда перестану существовать. А этот короткий миг любви – награда, чтобы не чувствовать горечь забвения. Или суровое наказание за гордыню. Мол, узнай — как это, умирать, когда тебе есть что терять. Будда говорил про карму, которая неизбежно настигнет. И вот она пришла ко мне. Но я даже рада, ведь роман со смертью — неплохой итог для финальной главы. И на этом, пожалуй, закончу.

Я очень старомодна, поэтому свою историю написала на бумаге. Мне нравится запах чернил в её тонких волокнах…
Мы – пылинки судьбы, совершающие ошибки. Иногда не хватит даже сотни жизней, чтобы научиться самому главному.
Я заварила в джезве крепкий кофе и выпила чашечку напоследок. Ровно шесть. Я слышу шаги. Стук в дверь… Раз…два…три».

Маргарита Волкова

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *