Истории из жизни реальных людей
2015 год. Пермь. Я проснулся, а за окном осень понедельника. С подробностями в виде дождя. Слякоть. Ручьи ползут, как серые анаконды. А главное — делать нечего. Лежу в кровати совсем один, как Тутанхамон. Я тогда был мужественным человеком. Смотрел на жизнь без обиняков. Если смотреть на жизнь без обиняков, то и жить-то особенно незачем. Разве что выпивать уместно. У меня вообще от будней голова туманная, а от водки проясняется. Физиология, тут уж ничего не поделать. Читал у какого-то философа, что русское пьянство — это самоубийство, растянутое во времени. Хорошо завернул, правдоподобно. Но мне кажется, это не потому, что мир бессмысленный, а потому, что мы без смысла не можем. В самоубийстве ведь много смысла, вы замечали К примеру, встречаешь ты Женьку, а он такой — привет, чем занимаешься А ты — убиваю себя. А он — офигеть! А ты — а ты чем занимаешься А он — да ничем. А ты — ну, пока. А он — можно с тобой А ты — пошли. Конечно, с точки зрения классической морали это как-то нехорошо. А кто хороший-то, а Кто хороший, я вас спрашиваю!
Порассуждав таким вот образом, я вылез из кровати и пошел бродить по квартире. Там повсюду лежали предметы, которые я намеревался продать. В это раз я решил продать книги. Неочевидный плюс самообразования, на который многие не обращают внимания. Я считаю — зря. За двадцать бездарных книжек можно купить приличную бутылку водки, если сдавать их правильным букинистам. К стеллажу я подошел пристально. С места предал Ремарка. Отрекся от «Тарзана». Засунул в кулек детскую энциклопедию «Всё обо всём». Занес руку над «Эмилем из Лённеберги». Следом — детективы. Все эти бесконечные Гришемы, Спиллейны и Коннелли. Далее — женские романы. Кладбище прилагательных. В топку. То есть, в кулек. На второй стеллаж я старался не смотреть. Там лежали большие мужчины и глубокие женщины, скованные твердыми переплетами. Мне было стыдно. Это с одной стороны. С другой — им тоже. Гнетущая атмосфера взаимного молчания выдавила меня на улицу.
Ебатюшки-ебать — анаконды!!!
До рынка я ехал автобусом. Некоторые любят такси, но я предпочитаю держаться поближе к народу не только по финансовым соображениям. В автобусах иногда попадаются страшно смешные люди. Не бородавками, там, или проплешинами, ничего анатомического, а просто — повадками. Например, я видел девчонку, которая первый раз волосы в розовый покрасила (краской на весь салон воняло) и поехала в город. Представьте лицо человека, который пытается абстрагироваться от своей головы. А теперь представьте, что у него это не выходит, но он очень старается. Петросян в лучшие годы походил на такого человека. Или Гарик Харламов, хотя это одно и то же. А ещё я видел самого мрачного мужчину в мире. Сначала я подумал, что у него кто-то умер. Потом я подумал, что он смертник и взорвет автобус. А затем я увидел антиникотиновый пластырь — он у него из-под футболки торчал. Зачем люди это с собой делают, я не понимаю. Куришь — кури. Не компостируй мозги пассажирам, потому что нам всем страшно на тебя смотреть. Ну, и весело, конечно. Ладно. Пора выходить.
Пермский рынок — это осень, которая набухалась в мясо. Она тут везде шаталась и бросала себя на землю. Я когда сюда еду, спецом старые джинсы надеваю. Вы замечали, что по рынку все ходят преувеличенно прямо Рефлекс. Никто не хочет смотреть под ноги. Здесь какая-то особенно гнусная грязь. Когда мы вымрем, в ней зародится новая жизнь. В этом смысле жителям Закамска повезло. Букинистический прямо рядом с остановкой торчит. Это справедливо, потому что должно же закамским хоть где-нибудь повезти.
Зашел. Полумрак. Запах прелой бумаги. Пол скрипит. В глубине — интеллигентный хозяин Саша. Поклонник исторических романов и прочего нафталина. На самом деле, я сюда только из-за его интеллигентности хожу. Приятно торговаться. То, что в других местах по двадцать, Саша берет по тридцать исключительно в силу моего красноречия. Интеллигент интеллигента видит издалека. А ещё у него есть помощница Таня. Русоволосая курсистка с восторженным носиком. Иногда я представляю её голой. Что представляет Таня — мне неведомо. Надеюсь, то же самое.
Выгрузив книги, я прошелся вдоль корешков, чтобы намекнуть на свою покупательскую способность. Заинтересованно покрутил в руках дорогущего Иванова. Облапил Прилепина. Вдруг я увидел её. Дыхание сперло. Донна Тартт — «Щегол». В бога душу мать! И вот что делать Обменять книги на деньги и выпить водку, или обменять книги на Донну и выпить Донну Подозреваю, в тот момент я был похож на розоволосую девчонку из автобуса. А самое смешное, что я зря волновался, потому что хватило и на то и на другое. Шучу. Трешка всего получилась. Я выбрал Донну. То есть, водку. Сначала я действительно выбрал Донну. А потом водку. А потом снова водку. Но в конце Донну. Это так трудно, понимаете Саша буквально взвыл от моей переменчивости. Всучил мне книгу и выпроводил. Ну, не выпроводил, а убежал на обед. А у Тани денег не было. Она даже сдачу покупателю сдать не смогла. Пришлось удовлетвориться Донной. Сутки не выпускал из рук эту женщину. Ни о чем не жалею. Про водку забыл начисто. Правда, когда дочитал — вспомнил. Вернулся к Саше. Сдал. Грустно, конечно, такая связь. Зато — самоубился.
Павел Селуков