Истории из жизни реальных людей
Евгений завтракал в кафе. Вокруг него сидели женщины с грудными детьми. Кусок не лез Евгению в горло. Не столько из-за криков многочисленных младенцев, сколько из-за того зрелища, которое он был вынужден лицезреть. Женщины периодически раскрывали свои груди, маленькие и большие, огромные, вислые, как уши бассета и подтянутые, как кремлевские курсанты на параде, и вставляли соски в ротовые полости своих детей. Соски тоже были разные: широкие, как фарфоровые блюдца и маленькие, как пуговицы на солдатских кальсонах, набухшие, как будто возбужденные помпами или прищепками, вытянутые, как пистолетные пули, или, наоборот, малюсенькие, словно булавочные головки. Не успевала одна женщина прятать свою грудь, как другая вынимала ее наружу, глядя с вызовом на Евгения, окидывая его как будто презрительно-безразлично, словно провоцируя, сможет ли он что-либо сказать, возразить, возмутиться И делая это механически бесстрастно, как та проститутка, которая лузгала семечки, пока ее трахал следующий. В любой другой ситуации застеснявшаяся бы оголяться, но тут – нет, ни в коем случае, и как будто бы даже нарочно и с вызовом, как Зоя Космодемьянская: смотри, я мать! Не вздумай возбуждаться, скотина, это святое – как Вечный Огонь! Она привычным движением массировала грудь, как будто прицеливаясь мортирой в осажденную крепость, обхватывала ее пальцами и нажимала, сцеживая молоко в ребенка, который, быть может, даже уже и не хотел его: черт его разберет Евгений смотрел на все это, на десятки ярко розовых грудей, блиставших по всему кафе, и салат оливье больше не лез ему в горло. Он запивал его капучино, но оно тоже не лезло, выплескиваясь на белоснежную сорочку. Дети кругом кричали, не столько, быть может, от голода, сколько протестуя против пищевого насилия, сиськи похабно и плотско тряслись и блистали, соски возбуждали, Евгений краснел и кряхтел, задыхаясь и давясь салатом. Наконец, он решился, отставил вилку и стакан, расстегнул ширинку, достал член, и начал его яростно и бойко мастурбировать, пока визг множества голосов кругом не вернул его к действительности. Он дико вскинулся, «как я мог», опрокинул завтрак свой, и бросился прочь, продираясь через десятки рук, вздумавших задержать и остановить мерзкого извращенца, что имел похабство возбудиться на самое святое, презревшего самое ценное, что могло быть в свете – невинное и чистое материнство.
Игорь Поночевный