В детстве я был весьма общительным ребенком

 

В детстве я был весьма общительным ребенком Не стеснялся принимать участие в дебильных утренниках в детском саду. Затем сам записался в театральный кружок в начальных классах. Правда, в силу

Не стеснялся принимать участие в дебильных утренниках в детском саду. Затем сам записался в театральный кружок в начальных классах. Правда, в силу моей особенной внешности, мне доверяли всего две роли: медведя и самовара. Первая заключалась в том, что я на пять минут выбегал из-за кулис с поднятыми вверх руками. На мне был пропахший лекарствами от кашля жаркий и колючий костюм. Бегал я так по сцене под тревожную музыку, пока меня по сценарию не убивал охотник. Почему-то из револьвера с пистонами. Вторая роль была менее заметна. Весь спектакль я стоял в углу в поролоновом костюме самовара, с краником из папье-маше в животе, пока на сцене разгорались какие-то нешуточные приключения зверей в лесу. В кульминации они выводили меня в центр, трогали краник и делали вид, что наливают из меня кипяток в воображаемые чашки. Потом меня уводили обратно в угол, а зверье принималось за разнузданное чаепитие вплоть до самого занавеса. Жил я в этом мире софитов и театральных подмостков и горя не знал. Вплоть до того момента, пока к родителям не пришли гости. Вообще я любил посиделки взрослых, потому что когда они гуляли, я мог стянуть со стола консервированные персики или ананасы в дольках. Мог смотреть телевизор допоздна или читать под одеялом с фонарем, не боясь получить нагоняй от матери. Но в этот раз вечеринка получилась не очень. Началось все с того, что уже подвыпивший отец с компанией коллег по работе начали громко топтаться в прихожей. Мать выбежала с кухни в фартуке, перепачканным мукой (она лепила пельмени) и начала громко возмущаться:
— Игорь, ну можно ж было предупредить! У меня и на стол накрыть нечего!
— Как предупредить — изумился отец, — Голубя отправить
И то правда, телефона у нас тогда еще не было. Мы только встали в очередь на номер.
— Ну мог бы соседям позвонить с работы
— Ага, чтоб они тоже приперлись! В общем, не переживай, Люба! Ставь пельмени на плиту, а водку в морозилку! — всучил ей пакет довольный отец.
Один из гостей, усатый дядя Коля, обратил внимание на то, что мать была в муке и посыпались взрослые шутки:
— Любка, отгадай загадку: весь в муке, хуй в руке!
— Дурак что ли! Сын услышит! — отмахнулась она полотенцем и понесла пакет на кухню.
— Да он уже небось и не такое слышал. Правда, змееныш — потрепал меня по голове другой гость, толстый Вячеслав, от пухлых ладоней которого всегда пахло душистым мылом.
Затем они по очереди долго мыли руки, ходили в туалет, курить на балкон, снова в туалет, возились с телеприемником и наконец-то сели за стол. Все это время я старательно делал уроки, в ожидании когда меня наконец пригласят присоединиться.
— Олежка, подь сюды! — проорал уже весьма нарядный отец.
Я отложил тетрадь и пошел в гостиную.
— Вот скажи, чем ты в школе занимаешься
— Учусь.
Все захохотали.
— Ну это понятно! А кружки там, внеклассные занятия какие посещаешь Слав, наливай, чего сидишь-то
— Вот мой сын, — толстый Слава схватил пухлой рукой бутылку водки, — в кружок моделистов ходит.
— А мой, — подхватил усатый, — на карате записался. Ки-ку-шин-кай блядь! Еле выговорил!
— Да отстаньте вы от ребенка! — вступилась было мать, предчувствуя неладное.
— Тихо, Люба, никто к нему еще не приставал! — осадил отец.
— Ну я это… в театральный хожу.
Хохот снова раскатился по потолку комнаты.
— Хазановым хочет стать! — утирая слезы давился капустой усатый.
— И хорошо! Такие люди тоже нужны! — причмокивал бульоном от пельменей пухлый дядя Слава и как-то странно подмигнул мне.
— А кого играешь-то
— Самовар…
Бабушкин чайный сервиз, установленный на видное место в польском гарнитуре, заходил ходуном от очередного приступа хохота.
Спустя две бутылки водки гости начали расходиться. Мать убирала со стола, отец сел смотреть хоккей и уснул в кресле. Затем внезапно очнулся и вышел в прихожую.
— Твою ж мать, вот дурак!
— Что случилось — испуганно выглянула с кухни мать.
— Славик портфель забыл, а у него тут рапорты, которые завтра генералу в Москву передавать надо. Олежка, давай одевайся, добеги до дяди Славы в соседний дом. Он во втором подъезде на третьем этаже живет.
— Да ну куда ты его посылаешь Сам сходи, поздно уже!
— Сам если пойду — мы до утра жрать будем, а Олежка быстро сбегает.
— Тоже верно… Только быстро! — пригрозила полотенцем мать и скрылась на кухне.
Я вышел в теплую майскую ночь и побрел по нашему спящему военному городку. Страшно не было. Чего бояться, если мы живем за забором.
Дядя Слава сидел на лавке напротив подъезда, скрываемой раскидистыми ветвями ивы.
— Вы портфель забыли, папка велел отнести.
— Оуууумффф… — изрядно пьяный, он покачивался даже сидя.
— Я вот сюда положу. До свиданья!
— Постой! — он схватил меня своей пухлой рукой.
От неожиданности я испугался.
— Вы чего
Пухлая рука сжала мою сильнее. Он притянул меня поближе и спросил:
— Самовар говоришь
— Дядя Слава, отпустите!
— Самовар блядь…
— Дядя Слава, я бате расскажу!
— Ты — самовар
— Я писять хочу, пустите!
— О! — он резко вскочил со скамейки и водрузил меня на нее.
— Писять — это то, что надо!
— Что вы…
— Доставай краник!
— Что
— Доставай краник, говорю! Ты же самовар!
Дрожащей рукой я приспустил спортивные штаны и достал. Дядя Слава сложил руки и вопросительно посмотрел на меня затуманенным взглядом. Я зажмурился и начал писать в подставленные ладони. Когда я перестал, дядя Слава принялся умываться и приговаривать:
— Такие люди тоже нужны, такие люди тоже нужны! Самовар, ишь ты…
Театральный кружок я бросил в ту же минуту.

 

О. Честер

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *