Завтракаю пополудни. Валяю в горячем жире белый мягкий хлеб. Без интереса разглядываю грязный город через хрусталь винтажного бокала. Официантку, конечно, зову «Дуняшей». Хоть на ней и написано «Даша». И наколото поверх её юной груди, чтоб зашедшие барыни спьяну не путались.
Дуняша, конечно, дура. И гуляш у Дуняши вчерашний. И игристое не сказать чтоб искристо. Но если оттопырить мизинчик и вот эдак посмотреть из-под густо растущих бровей – Дуняша притащит сибас на подушечке из цуккини. А это вам не какой-то карась в кабачках! Это, скажу я вам, пища духовная. И с белым игристым хоть как-то сочленяемая.
Поражает, конечно, когда в заведениях Петербурга носят гостям гуляш. Некрасивое слово, пастушье. За него семьсот рубликов отдать – дураком остаться. За карася бы я тоже нипочём не дала, но за сибаса же отрываю от сердца
Рядом с гуляшом в меню кушаний должна быть ботвинья или сычуг. Тюря с галушками. Голубец. Солило. Козуля. Спотыкач. А с сибасом если – то хотя бы лангет с антрекотом. Суфле а ля рус. Галимафрэ по-французски.
Мостовые пахнут конюшней. По Мильённой едут кареты. За соседним столиком дама в шали достаёт из ридикюля слоновий мундшук. И если кого и кормить гуляшом в этом граде имперских снов – так только пришлых московских купцов, какие с утра на ногах своих бегают, топчут везде и запыхались уже от натуги. У них, поди, и обед наступил, пока нормальные люди от сна поправляются. Пропасть времён между нами, ребята. Передайте солоночку, не сочтите за труд.
Алена Чорнобай