Истории из жизни реальных людей
А я отвечаю: Дженис Джоплин умерла 47 (!) лет назад; альбому Хендрикса «Are You Experienced» исполнилось полвека; девочки, родившиеся в год, когда стрельнулся Кобейн, уже стали матронами и берегинями разных очагов. А у вас в культурных ориентирах до сих пор Киркоров и Пугачёва. И «изгиб гитары жёлтой». На полном серьёзе, кстати. Вы вообще пизданулись, ебалаи сельские!
Юзу Алешковскому 88 лет, его «Николаю Николаевичу» — 47! «Русской красавице» Ерофеева, переведённой на 20 языков — почти три десятилетия, а это там гениально сказано про «слово *трахаться* как-то облегчает нелёгкое дело русской ебли». Великому «Ожогу» Аксёнова — сорок лет! Я уж не вспоминаю, что без Ивана Семёновича Баркова, написавшего 200 лет назад «тряхни мудями, Аполлон, ударь елдою в звонку лиру», не было бы чарующего Александра Сергеевича! А сказки Афанасьева Блядь, да поскреби любого моралиста, выяснится, что его культурный слой истончается до молекулярной толщины к моменту расцвета Анны Герман и Людмилы Сенчиной, а к Серебряному Веку просто исчезает до нуля.
Им невдомёк, что Александр Сергеевич был живым человека, писавшим Вяземскому: «Мочи нет сердит: не выспался и не высрался». Что Александр Чехов писал брату: «Живу не авантажно, // Но не кляну судьбу: //Ебу я хоть неважно,// Но все-таки ебу». Что протопоп Аввакум в своей исповеди возмущался, что мучители его «блядиным сыном» называли.
Тем не менее, они своей ебучей «культурностью» обосновывают своё право на хамское указывание посторонним людям, как и о чём им говорить. В ответ на вопрос: «чья версия Autumn Leaves вам ближе — Майлза или Диззи», они впадают в ступор и «подвисают» на пару минут, но, не зная основ культуры ХХ века, самоуверенно заявляют о том, что имеют право определять, что культурно, а что — нет. Пиздец.
Хотя, нет. Это не пиздец. Настоящий пиздец, это когда носитель русского, нет, Великого Русского языка, вместо «матерных» слов говорит «матные», а ещё употребляет слово «маты». Маты — это то, что в школьном спортзале в углу лежит, ебанько пиздоголовое. А великий русский мат, помогающий моему народу выживать в морозы и при любом правительстве, он — один.
Для меня острая раздражительность собеседника на матерные слова в последние годы стала чётким маркером поверхностной «образованщины». Сразу возникает подозрение, что борец за моральную чистоту — златоустовский библиотекарь или, что вероятнее, мелкий ларёчник с мелкими же политическими амбициями. И, как правило, это подозрение очень, очень редко, преступно редко меня подводит.
Макс Бодягин