Истории из жизни реальных людей
В пятницу я ходил на концерт «Сплин», но это не важно. Важно, с кем я ходил. Я ходил туда с парнем на ИВЛ. Это «искусственная вентиляция легких», кто не знает. В горле трубочка, из трубочки шланг, а на конце шланга аппарат, который воздух гонит. Мне Арина Плюснина из «Дедморозим» предложила. Пойдешь, говорит, на «Сплин» С тобой, спрашиваю Нет, говорит. С Антоном Воробьёвым, ему двадцать два года, он болен миопатией Дюшенна. Прикован к кровати, кучу времени не выходил из квартиры. Но он очень любит русский рок. Я задумался. Знаю ведь, что миопатия Дюшенна не лечится. Это такая болезнь, когда мышцы отмирают, пока не отомрет сердечная. Грустно. Отказаться хотел. А потом вдруг думаю каждый же должен побывать на рок-концерте. Это как море увидеть в «Достучаться до небес». Смотреть на пацана, которого невозможно исцелить, и смотреть на пацана, который едет за мечтой это два разных взгляда, всё-таки. Ну, и два разных пацана, в каком-то смысле.
Согласился. Разговор в среду происходил. А в пятницу к четырём часам я приехал в фонд Голодный был, нервничал, пирогом заедал. Как, думаю, мы его вообще повезём В четыре выехали. Я, Дима Жебелев, оператор с камерой и реаниматолог. В Култаево. Антон с родителями там живут. Храм неподалеку. Смешно, думаю, если б кто-то со священником поссорился, влез ночью на купол и спилил крест. А потом бы слезть не смог. А священник бы утром пришёл и стал бы палить в грешника из пневматической винтовки. Такая вот чушь в голове, представляете Не знаю. Я привык, что вокруг меня все здоровые. Это сказывается. В присутствии сильно больных людей я себя неуютно чувствую. То ли это вина я здоров, он болен. То ли из-за того, что ничем помочь не могу. То ли от общих философских рассуждений. Типа, какого хрена это вообще происходит Почему у одного так, у другого этак, и с кого за весь этот кошмар спрашивать
Приехали. Припарковали микроавтобус у подъезда. Поднялись на третий этаж. Папа Володя и мама Люба. Антон лежит. У него кровать специальная, аппаратура всякая. Ручки тонкие, ножки тонкие, а умом всё понимает. ИВЛ не только от розетки работает. Это как телефон, на своей зарядке может существовать. Короче, отсоединил реаниматолог Антона от аппарата, схватил ИВЛ и побежал вниз. И папа побежал. С сыном на руках. Я бежал с коробкой для санирования. Санирование это когда дыхательная трубка мокротой забивается и её надо чистить. Я первым бежал, чтобы двери открыть. Кипиш такой, родители нервничают, а впереди ещё целый рок-концерт. Уложили Антона на сиденье. Мама с ним. Подключили к ИВЛ. Дышит. Коляску инвалидную спустили. Не простую, а в которой лежать можно. У Антона голова кругом. Столько на улице толком не был, а тут такое приключение. Сложно представить. Вот сузьте собственный мир до комнаты, а потом помножьте, нет, разделите, это пространство лет на пять. Плюс трубка в горле. Плюс диагноз. И вдруг хоп! Ты едешь на рок-концерт.
Антон плохо говорит, его речь лучше всех мама понимает. Он в машине почти не говорил, но смотрел жадно. Как ребёнок на мороженое. Я сзади ехал, с папой Володей. Прямо перед нами реаниматолог, мама Люба и Антон. Жебелев за рулем. Оператор рядом. Десант такой.
Коляску инвалидную в багажник пристроили. Ехали окольными путями, где «лежачих полицейских» нет. Антона однажды на скорой везли неаккуратно, так горло трубкой порвали. Мне об этом его папа рассказал. Он нервничал сильно и решил себя беседой отвлечь. Володя экскаваторщиком всю жизнь проработал, а сейчас без работы сидит, потому что у него на иждивении два инвалида. Как, спрашиваю, два Антон же Нет, говорит. У мамы Любы онкология. Первая группа. Тяжко всё Только, говорит, ты про это не пиши. Про работу особенно. А как мне не писать У сына Дюшенн, у жены онкология, на работу не берут. Я бы при таких раскладах спился давно, а Володя держится, духом не падает. Даже не держится, а просто воспринимает как данность и живёт с этой данностью. Не знаю. Как мы с дождем. Или с соседом, который дрель купил. Иов многострадальный. Библейское что-то.
Приехали. СК Сухарева. Не туда, где каток, а туда, где зал для футбола. Дима организаторам позвонил. Встретили. У главного входа фанаты толпятся с другого зашли. Ну, как зашли. Припарковались, забежали десантом, уложили Антона в коляску, подцепили ИВЛ. Мама спрашивает надо почистить Антон отвечает нет. Покатили на трибуны. Сбоку, как бы. Охрана чисто церберы. Если б, думаю, вы с таким же тщанием в школе учились, наверное, здесь бы сейчас не стояли.
Наши места оказались возле вип-трибуны, на самом верху. Там площадка, сидений нет, зато есть стулья. Высоко взбираться. Мы с Жебелевым вдвоем коляску поднимали. Потом я в буфет ушел. Я всегда в буфет ухожу, когда есть возможность уйти в буфет. Наконец, начался концерт. Две тыщи человек набилось. Очень громко. Басы по ногам гуляют. Но Антону жутко понравилось. Я такой вывод сделал, потому что он от сцены вообще не отрывался. Я знал, что ему тяжело. Он лежать привык, а тут как бы полулежачее положение.
А Саша Васильев только подливает масла в огонь. То про ребёнка поёт, который стал большим. То, видите ли, он ненавидит, когда его кто-то лечит. А потом и вовсе «очень больно смотреть, когда кто-то страдает за нас». Мы все вместе сидели. Как бы полукругом. Я фоткал. Жебелев фоткал. Мама не отходила от Антона. Два раза трубку ему чистила. По-умному это называется санировать.
«Санируем! Санируем!» как в сериалах про врачей. Реаниматолог помогал. Он рок-музыку не очень любит. Постоянно меня спрашивал вот о чём эта песня, а Оператору первые три песни разрешили снимать. Мимо проходящие люди косились, но не особо. И без нас было на что посмотреть. Если честно, я как на иголках сидел. В любой момент Антон мог сказать, что устал. И тогда мы должны были его эвакуировать. Быстро и слаженно покинуть СК Сухарева. Однако концерт он досидел почти до конца. Мы на предпоследней песне домой двинули. Чтобы не вляпаться в толчею. Там перед нами девушка танцевала. Ну, не перед нами как перед нами, а географически перед нами. Изящная, как скрипка. Васильев что-то мелодичное запел, а она встала со своего места и стала танцевать. По-моему, Антон тоже на неё смотрел. Тёмный зал. Женская спина. И белые руки, перебирающие воздух.
Уходили не то чтобы в спешке, но нервно. Авантюра, а в каком-то смысле это была авантюра, грозила закончиться удачно. Не закончилась. Неприятность пожаловала с неожиданной стороны. Жебелев зачем-то одиноко схватил инвалидную коляску и понёс её вниз. Он её почти спустил, но оступился и крайне неудачно встал на правую ногу. Ту самую, на которой у него порван мениск. Уже в холле Жебелев попытался потерять сознание. Это от боли, наверное. Смотрю Дима глаза закатил и кренится влево. Падает, попросту говоря. Подхватил. «Что с тобой» спрашиваю. «А что со мной» отвечает. Даже не понял ничего. Водичкой отпоили, реаниматолог пульс посчитал, нормально, вроде.
В Култаево возвращались на подъеме. Вудсток, не Вудсток, но на рок-концерте Антон побывал. А я как будто смену на заводе отпахал. На «Алиту» хотел сходить не пошёл. Никуда не пошёл. На Парковом нас с Димой «накрыло». Ты, говорю, понимаешь, что мы парня на ИВЛ свозили на рок-концерт, а самое драматичное событие произошло с тобой Ржём оба. У него нога болит. У меня тоже что-то болит, но не тело. Сложно это всё. Правильно, неправильно Может, на небе только и разговоров, что о рок-концертах
Павел Селуков