ПОПУТЧИЦА

Она вошла в вагон на закате.
Красные лучи осеннего солнца на миг озарили её лицо. Сосредоточенность и отчаяние Такое вязкое, глубокое, будто она прожила не одну жизнь на этой земле. А ей ведь не больше двадцати пяти лет.
Быстрым шагом по узкому проходу. Беглый взгляд на билет и на соответствующий номер места. Меня она заметила не сразу. Сняла с плеча испачканный рюкзак, бросила его в угол, опустилась на сиденье, потянулась руками к шнуркам ботинок, как вдруг её усталый взгляд остановился на мне. Её лицо узкое, с немного резкими чертами приняло почему-то разочарованное выражение. Как будто она хотела бы видеть на моём месте кого угодно, но только не меня. Странно, ведь мы и не знакомы. Да и после поездки никогда не увидимся.
Девушка молча кивнула в знак приветствия и принялась развязывать шнурки. Её движения были отрывистыми, быстрыми. Как у солдата. Или загнанного зверя. Я заметил, что ногти её правой руки посинели от синяков и были как-то странно сломаны. Рукав лёгкой ветровки приподнялся, открыв взгляду глубокую ссадину и сеть мелких царапин на светлой коже.
«Что с ней случилось» подумал я и невольно поймал себя на мысли, что не хотел бы узнать эту историю. Какой-то неприятный холодок засел у меня внутри, когда моя странная попутчица глянула из-под густых тёмных бровей. Лопнувшие капилляры в глазах, тёмные круги чёрт, сколько же она не спала
Девушка поджала ноги под себя, достала из рюкзака смятую тетрадь, карандаш и стала писать. Так быстро, я бы даже сказал судорожно. Строки летели одна за другой, рука механически опускалась всё ниже и ниже по листу. Девушка следила за строками невидящим взглядом. Иногда она резко всматривалась в окно, тревожно смотрела назад, на поля и леса, пролетающие мимо, как будто боялась погони. Солнце догорало за чёрной полосой деревьев. Незнакомка широко открыла глаза, как будто пыталась поймать последние его лучи. Во взгляде усталых, воспалённых глаз вспыхнул ужас. Животный страх запрыгал в больших чёрных зрачках. Рука, держащая карандаш, затряслась.
Вам плохо не выдержал я. Может, принести вам чаю Мне не сложно
Нет, резко оборвала она, но, поняв, что говорит с незнакомцем, который ничего дурного ей не сделал, смягчила тон. Спасибо, но у меня правда всё в порядке.
Я ответил ей хмурым взглядом, в котором явно читалось, что не верю ни единому её слову. Но девушка не обратила (или не захотела обращать) на это внимание и вернулась к своим записям.
В вагоне зажёгся свет, так что я мог вернуться к чтению. Но даже приключения Гарри Поттера не могли отвлечь меня от этой странной особы. В тёплом свете лампы я мог рассмотреть её лучше. Вся одежда была испачкана землёй и пылью (хотя и было видно, что грязь пытались оттереть). Волосы не расчёсывались довольно долгое время и превратились в самую настоящую копну. На шее виднелись следы пальцев.
«Откуда у неё такие травмы» мои мысли рисовали различные картины, одна другой хуже. С этой девушкой произошло нечто очень нехорошее, раз она так боится даже сейчас.
Вдруг свет начал мигать. Лампочка то угасала, то вновь включалась. Как будто часто-часто моргаешь глазами. Девушка вцепилась в свой дневник и сидела, не шевелясь. В этот момент она была похожа на испуганного ребёнка. Но остальные пассажиры, казалось, и не заметили перебоев в работе электроснабжения. Только пару раз воскликнули дети в соседнем купе, но и они вскоре перестали обращать внимание на моргание лампочек.
Когда неисправность была устранена, я увидел мокрые дорожки слёз на лице моей попутчицы. Она поспешила отвернуться к окну и сделала вид, что увлечена проносящимися мимо нас пейзажами. За окном мелькали лишь чёрные пятна перелесков, посеребрённые светом луны. Она сидела так около часа, а потом снова вернулась к дневнику. В тусклом ночном свете ламп она казалась сильно измождённой и постаревшей. Я вышел в тамбур, прихватив с собой пачку сигарет.
Когда я вернулся, была уже глубокая ночь. Моя попутчица крепко спала, отвернувшись к стене. Рюкзак служил ей подушкой, а грязная куртка одеялом.
На столике лежала та самая тетрадь, с карандашом, оставленном там, где были сделаны последние записи. Жгучая волна любопытства накрыла меня с головой. Я никогда в жизни не прикасался к чужим вещам без разрешения, но сейчас сейчас я просто не мог сдержать этот безумный порыв. Убедившись, что девушка крепко спит, я стянул тетрадь и пролистал до тех мест, где начинались записи карандашом. Благо, почерк незнакомки был разборчивым.
«30 сентября.
Я знаю, что Мира поехала бы в Черноелевку. С нами или без нас она сделает это. Лучше мы будем рядом, всё-таки сельские похороны и возня с завещанием дело нелёгкое. Но мне почему-то очень не хочется туда ехать. Мама редко говорила о Черноелевке, наверное, дед мало рассказывал ей о своей малой родине. Из её рассказов я знаю только то, что наша с Мирой прабабушка прокляла свою дочь (бабушку Миры) за то, что та полюбила приезжего студента-практиканта и захотела уехать с ним в город. Прабабушка Марфа была женщиной очень суровой. Она отказала дочери в своём благословлении, а та в ответ молча собрала вещи и уехала с молодым женихом. Много лет они не общались. И когда прабабушка Марфа почуяла смерть, она написала дочери, приезжай, мол, Александра, в последний раз с тобой увидимся и схоронишь меня. Деду моему писать не стала, как-никак, военный человек, не отпустят его со службы. А дочь позвала. Но как только Александра сошла с поезда её мать умерла. До такой степени не хотела с дочерью видеться, а дом надо было-таки передать кровному родственнику. Женщине. Это была самая страшная ночь в жизни Александры Фёдоровны, Мириной бабушки. Старожилы рассказывали, что собаки выли дуром, ветер носился по деревне, будто сам чёрт в него вселился. Наутро схоронили Марфу, не стали ждать три дня. Александра уехала в город, прожила там ещё много лет. А под старость вернулась в Черноелевку, и ничьи уговоры не остановили её.
И вот Мира вчера позвонила и сказала, что баба Саня (так мы её звали) умерла и оставила ей дом. Коля согласился отвезти нас в деревню. Столько раз выручал нас, что я не смогу прикинуть даже примерное количество
1 октября.
Черноелевка почти вымерла. Дома, пустые и заброшенные, повсюду. Одно-два горящих окна на десяток чёрных, слепых. Мне так страшно.
3 октября.
Не надо было нам приезжать. Мира ходит по дому и молчит. Бумаги уже давно подписаны, но она не торопится уезжать. На наши уговоры либо отмалчивается, либо говорит, что не всё ещё, что дела есть.
4 октября.
Коля держится из последних сил. Даже он такой монументальный и спокойный уже не выдерживает. Это место давит. Как будто вся деревня ложится тебе на плечи. Как могильный камень. Здесь холодно. И очень странно.
Ночью я слышала чьи-то шаги и голоса. А утром Мира пропала. Соседка сказала, что она пошла на погост через лес. Мы с Колей прибежали туда, но Миры там не оказалось.
Уже день, а Миры нет. Её никто не видел, кроме старой соседки, но та твердит, что Мира шла на погост.
Вечереет. Мы обошли уже всю часть леса, что примыкала к погосту. Никаких следов Миры.
Коля всполошил всю деревню. Мы взяли фонарики и пошли в лес, искать Миру. Если мы заблудимся, то найдём обратный путь по окуркам. Ещё никогда не видела, чтобы Коля так много курил. Старики искали в другой стороне, они знают этот лес всю жизнь, может, им удастся её найти
Волки завыли. Мне не хочется смотреть на луну, она кажется какой-то злой. Неживой. Всё, что нам удалось найти это пару белых «кистей» с платка. Шелковые ниточки висели на ветке орешника. Коля сказал, что они здесь давно, но они такие белые, такие чистые, ни пыли, ни грязи. Я заплакала.
«Мира! Мира!» эти крики скоро сведут меня с ума. Они раздаются ото всюду, разными голосами, на разный манер. Вся Черноелевка ищет мою сестру. Я тоже зову её, зову. Но мой голос застревает в воздухе.
Я столько раз падала, что было глупо снова вставать. Ползти было бы разумнее. Безопаснее. Миры нигде нет. Я вижу рассвет за деревьями.
5 октября.
Утро. Я собираюсь найти сестру любой ценой. Даже если мне придётся перекопать этот чёртов лес. Коля предлагает вернуться домой и вызвать милицию. Если старики, конечно, уже не сделали этого.
Я никуда не пойду без Миры.
Мы поругались. Коля говорит, что у нас больше нет ни еды, ни воды. Но какая, к чёрту, разница, если Мира в лесу одна!
Я велела Коле возвращаться, а сама пошла вперёд. Он схватил меня за шею. Сказал, что не пустит никуда. Что я глупая и тоже потеряюсь. Сказал, что любит меня. Я разрыдалась и позволила ему меня увести.
Уже вечер. Коля купил мне билет на поезд, а сам поехал в ближайший город за подмогой. Сказал, что как только Мира найдётся, он позвонит мне.
Закат. Я в поезде. Ненавижу себя. Мне надо было остаться, прочесать весь лес.
Я видела девушку за окном. Она бежала за поездом, на ней был большой белый платок. Бежала за поездом, вдоль леса. Одна.
Мира. Я слышу её голос. Она зовёт меня. Говорит, что прабабушка Марфа велит ей забрать меня. Что ей очень жаль, но она не может ослушаться.
Мне так страшно. Мой попутчик вышел, а все остальные пассажиры спят. Неужели они не слышат её голос Я хочу выпрыгнуть из поезда, убежать. Проводник странно посмотрел на меня, когда я подошла к двери, велел уйти.
За окном снова бежала та девушка. Я задёрнула шторы. Мира больше не зовёт меня. Вроде бы, становится спокойнее.
Глаза закрываются. Больше всего на свете я хочу увидеть рассвет».
Мурашки сковали всё тело. Большего страха я не испытывал никогда в жизни. Отбросив дневник, я тут же подбежал к моей попутчице, потряс её за плечо. Она не отозвалась, хотя тряс я её сильно. Мне казалось, что даже сквозь одежду её тело источаетхолод.
Я побежал к проводнику, сказал, что пассажирке плохо. Он последовал за мной, хмурый и немного бледный. Склонился над ней, взялся за её запястье. Повернулся ко мне с глазами, полными ужаса.
Девушка была мертва…
Автор:

Источник