Сожжение 

(Автор: Егор Лапко) 

Все это случилось в Швеции. На дворе стоял 1676 год. Ныне забытая площадь Хеторгет, что в Стокгольме, славном граде Шведском, полнилась людьми. В округе всюду пестрили следы глобальной перестройки города. Площадь по кругу пятнилась узкими островерхими домиками разных цветов и причудливых форм, а рядом с ними соседствовали высокие козлы, деревянные балки и лестницы. Город перекрашивали, город перестраивали, его обновляли. Некоторые деревянные дома, которые здесь все еще имели место быть, из года в год уступали прочным сооружениям новой эпохи, которая, как все думали, вот-вот наступит. 
Тем не менее, существуют даже такие события, которые, хоть на день, но заставят отложить на завтра все идеи о перестройках, изменениях и подготовках к вступлению в новое время. Время «Великого Шума» подходило к концу, и именно сегодня, в этот день, оно закончится навсегда. 
И его закончат. 
Площадь Хеторгет принимала все больше и больше людей с каждой новой минутой. Здесь собрались все – и ремесленники, и крестьяне, и дворяне, и простые рабочие. Все они пришли сюда проводить последнюю из последних, но главное – оставить «Великий шум» в прошлом. Они еще не знали, что он закончится, однако, возможно, чувствовали это. 
Все вокруг полнилось звуками голосов, женских и мужских, детских и старческих. 
Птиц не было слышно. На время сегодняшнего мероприятия они решили покинуть Стокгольм, чтобы не видеть ничего дурного. Солнце все еще оставалось ярким, однако с каждой секундой блекло и исчезало, прячась за острыми крышами. Скоро оно уйдет совсем, забрав с собой свет. 
Но сейчас закат горел пурпуром и кармином. 
На улице было тепло, хотя октябрь подходил к концу. Деревья лысели с каждым днем все больше, окунаясь в сон и роняя листья, передавая их на опеку ветра. 
Но потом их топтали люди, и они погибали окончательно. 
Кругом стояли крики, топот, гомон, смех и страх. Тем не менее, большинство испытывало радость по отношению к сегодняшнему дню. Потому что умирают не они. Потому что умирают другие. 
У многих с собой были корзинки с гнилой едой – овощами, черствым хлебом, и просто мусором. 
Солнце опускалось, а небо затягивалось черной пеленой ночи. У некоторых в руках, один за другим, загорались факела. 
В центре площади уже подняли столб и приготовили хворост. 
— Вот она, вот! – крикнул кто-то из толпы, неизвестный и поныне. 
Толпа разошлась, открывая дорогу пришельцам, контуры которых с каждым шагом становились все отчетливее. Первыми шли празднично одетые, со спокойствием на лице, представители местной власти: Епископ, каноники и священники, бургомистр. За ними шли члены ратуши, судьи и судебные заседатели. Их лица не изображали никаких эмоций, абсолютно. Казалось, что они сделаны из камня. Наконец, в сопровождении палача, за ним, на деревянной тележке, закрытой ржавой железной клеткой, везли ее. 
Это была несчастная Мэлин Матсдоттер, та самая женщина, которую признали Ведьмой, и именно она станет последней жертвой «Великого Шума», именно она, ее смерть, принесет с собой новую эпоху, новое время для Швеции. 
Кроме нее, ни одного человека в Швеции не сжигали заживо за колдовство, таких случаев не было никогда. Виновный обычно был повешен или обезглавлен, перед тем как его тело хоронили, но с Мэлин Матсдоттер, отказавшейся признаться в заговорах с Дьяволом, краже детей и посещении ведьминских шабашей в том проклятом месте, которое называют Брокула, все будет по-другому. 
Мэлин обвинили ее собственные дочери, которые донесли на епископа совершенную чепуху. 
Их мать ведьма. 
Их мать крадет детей и отдает их в Брокулу. 
Их мать посещает шабаши. 
Их мать угрожает им. 
Однако Мэлин Матсдоттер была только лишь несчастной вдовой, муж которой давно погиб, оставив ее наедине с дочерями, которые, как она думала, будут ее опорой в старости. 
Как же она ошибалась. 
Мэлин уже давно переступила через порог своей молодости, однако все еще оставалась красивой. Лицо покрылось морщинами, но они лишь подчеркивали ее мудрость и женственность. Кожа потяжелела и обвисла, но все еще имела ровный смуглый оттенок. Глаза с трудом удерживали тяжелые веки, однако они были большими, полными мудрости и знаний. Ее глаза смотрели куда-то в пустоту, а черные волосы, доходящие до низа спины, не посмел поколебать даже мелкий ветерок. Одежды на ней не было, и она предстала на осуждения толпе целиком, не закрывая себя. Тело Мэлин старилось намного медленнее, и даже в свой немолодой возраст она все еще оставалась привлекательной для мужчин. 
Женщина держалась руками за пруты клетки, смотря вдаль, в конец толпы. Ее дочери не пришли на казнь, и возможно, что взглядом она искала именно их. 
Чем ближе телега подъезжала к столбу, в самый центр площади, тем громче кричали люди. 
— Спалить ее! – кричали они. 
— Именно она летала на метле в Вальпургиеву ночь, я сам видел! 
Некоторые люди доставали из своих корзин гнилые помидоры, картошку, черствый хлеб, давно покрывшийся плесенью, и не побоялись кидать их в ведьму. 
Мэлин продолжала неподвижно стоять под шквалом гнилой еды, которая с неприятным чавканьем врезалась в ее ноги, кожу, и все еще не потерявшую форму грудь. Черные волосы пропитались гнилым помидорным соком, а ноги осыпало помоями. 
Как только повозка добралась до центра площади, она остановилась близ столба, рядом с которым стояло несколько телег с хворостом. Палач открыл клетку Мэлин, схватил ее за волосы и выволок из телеги. Женщина рухнула прямо в грязь. Люди продолжали кидать в нее свой мусор. 
На плечах у мужчины, стоявшего где-то неподалеку, сидела девочка, ранее не видавшая подобных картин. 
— Пап, — обратилась она, — а почему тетю не любят Тетя красивая. Ей же плохо. 
— Потому что она ведьма, Людмила, а ее красота – результат сношения с Дьяволом. 
— Я что, никогда не стану красивой – задала вопрос девочка. 
Отец не ответил. 
Мэлин стояла возле деревянного столба, на небольшом парапете, подняв руки вверх. Наверху столба были железные защелки для рук. Палач, стоящий на лестнице, сомкнул их, больно зажав руки женщине. Спустившись, он выбил у нее из-под ног парапет, и ноги Мэлин остались в воздухе. 
Люди продолжали кричать. 
Чуть правее женщины была небольшая сцена, на которую поднялся проповедник. 
Некоторые хватали хворост из телег и бросали его под ноги Мэлин. 
Проповедник поднял руки вверх, и люди замолкли. 
— Да услышат же оное мое предостережение умы ваши, да увидят его глаза ваши! Все люди оные, смеющие дланью своей коснуться черной магии, будут возлежать на столбах, ощущая под ногами черный смрад адского пламени! Эта ведьма обвиняется в общении с Дьяволом, в краже ваших детей, ваших сыновей и дочерей! Своею ведьминскою красою она туманила наши мысли, она закрывала наши глаза и отводила взгляды от черных деяний! Я несу это послание всем, как урок, как возможность исправиться! Каждый из вас, смеющий приблизиться к Сатане, будет осужден, а после сожжен! Так сгинь же ты, ведьма, в огне очищения, в огне правосудия, в божественном свету! 
После этих слов проповедник спустился на землю. Палач подал епископу в руки факел, и тот несколько раз коснулся им кучи лежащего хвороста. Рыжие языки огня родились мгновенно, с каждой секундой разрастаясь все выше и выше в желании дотянуться до ног женщины. 
На лице Мэлин проскользнула слеза. С каждым ударом сердца она все больше ощущала идущий к ней жар огня, но старалась не выдать себе, быть сильной, и принять огонь в себя с достоинством. Только вот губы ее подрагивали. 
Сейчас она думала о дочерях. 
Ее дочери. Ее предали родные дочери. И где же они сейчас 
Поверх тонкого хвороста начали накладывать более толстые, сухие ветки. 
Женщина смотрела вниз, наблюдая за растущими щупальцами пламени. Жар становился все ощутимее, однако Мэлин не кричала, продолжая молчать. Она сомкнула глаза в попытках превозмочь боль. 
Кто-то в толпе что-то крикнул. Заплакал ребенок. Очередной гнилой помидор полетел в сторону ведьмы и угодил ей в плечо. Снова детский крик. 
— Клаус, нет! – послышался женский голос из толпы. 
Сквозь плотную стену людей выбежал мальчик, лет семи, вплотную подбежав к растущему кострищу. Сквозь плач ребенок голыми руками хватал горы горящего хвороста и откидывал его в сторону. Руки мальчика начинали покрывать ожоги, но он продолжал откидывать горящее дерево в сторону, не обращая внимания на боль. 
— Не делайте этого с тетей! Она не виновата! – кричал он. 
Его мать также пробилась сквозь толпу, настигнув Клауса. Она думала схватить его и оттянуть от пожарища, однако ей помешал епископ. Он оттолкнул женщину в сторону, и та упала в грязь. А затем мужчина больно сжал руку мальчика, раскрасневшуюся и покрывающуюся волдырями, и оттянул в сторону, отводя его к палачу. 
— Вот еще один из них! – крикнул он. – Это колдун! Колдун! Дьявола нужно уничтожать в зародыше! Этот ребенок грешен! 
Толпа ревела вместе с ним, повторяя одно и то же, все эти ложные обвинения. Мать мальчика залилась слезами и плакала, пытаясь пробиться к ребенку, но ее обхватили руки людей, стоящих позади, словно гигантский Кракен, тянущий корабли под воду. 
— С ним заодно и мать! Мать заодно с ним и ведьмой! – послышался еще один голос среди стены людей. 
Остальные люди поддерживали голосящего, наплывая на девушку плотной стеной голосов и освистываний. Кто-то даже плюнул в нее. 
И в следующую секунду несколько представителей Инквизиции приволокли плачущую мать к невозмутимо-спокойному палачу, вновь толкнув ее на землю. 
Девушка стала на колени, крепко обняв руками своего сына. Она ощутила его слезы на своем плече, почувствовала своей кожей, как быстро бьется его сердце. Он не виноват, он же ничего не сделал. 
— Все будет хорошо, — успокаивала она ребенка сквозь слезы. – С нами всегда все будет хорошо. 
Пламя уже добралось до ног Мэлин, и она оказалась не в силах терпеть боль. Глаза покрылись слезами, а кожа краснела и трескалась. Женщина кричала, стонала от боли и дергалась, бессмысленно пытаясь скрыться от захватывающего ее всю огня. Кожа покрывалась волдырями, лопалась и деформировалась, пока не начала походить на сырой кусок мяса. 
Люди, окружившие ее со всех сторон, молчали, с ужасом наблюдая за сценой. Они боялись. 
Боялись того, что и сами могут встретиться с подобным. 
А для того, чтобы этого не было, нужно было молчать. Только и всего. Молчать и смотреть, как в криках сгорает невинная вдова. 
Клаус освободился от объятий и сел на землю, немного позади матери. Его руки жгло, а кожа болела, местами покрывшись волдырями, из-за этого он нервно крутил их в разные стороны, стараясь сильнее дуть на ожоги. Так, думал он, боль пройдет быстрее. Однако Клаус знал, что должен быть сильным, должен быть мужчиной, ведь так говорила ему мать. Поэтому он терпел, терпел изо всех сил. 
Сам не понимая почему, мальчик обернулся назад. Там стояла телега, на которой привезли Мэлин. Все были уверены, что в телеге была только она. 
Мальчик присмотрелся к ней – зрение его не подвело. За железными прутами клетки, в повозке, была девушка, совершенно нагая, с гладкою белой кожей. Девушка подалась вперед, опершись на две руки, отведя ноги назад и согнувши их в коленях. Свет от фонаря невдалеке мягко отдавался тонкими линиями на всех изгибах ее тела, подчеркивая каждый контур. Незнакомка эта была одарена внеземной красотой. Кто-то бы даже сказал, что именно так должна выглядеть женщина. Длинные каштановые волосы прикрывали ее грудь, чистая кожа была подобна мрамору, она выглядела неприродной и неестественной вокруг всей этой грязи и помоев вокруг. Огромные, миндалевидные карие глаза не отрывали взгляда от Клауса, блестя своим хитрым огоньком. На лице девушки играла легкая, лукавая улыбка. 
— Мам, — обратился мальчик. – Там в повозке еще одна тетя. 
Женщина обернулась в сторону повозки. 
Там было пусто. 
Женщина легонько коснулась губами лба своего сына. 
— С нами все будет хорошо. – Не переставала повторять мать, которую охватил шок. – Все будет хорошо. Все. Хорошо. 
Девушка c каштановыми волосами пальцем поманила Клауса к себе. Мальчик поднялся на ноги и медленно подошел к телеге. Никому до него не было дела – все были заняты созерцанием горения невиновной, даже мать Клауса, и та на секунду забыла про своего сына – душераздирающие крики заставили ее забыть обо всем. С каждым шагом ребенок приближался к девушке все ближе и ближе, а та не переставала улыбаться своими пухлыми губами. В ее манящем взгляде была неведомая искра, и Клаус это чувствовал. Девушка не сводила с него своих больших глаз, даже не моргала. 
Он подошел к ней совсем близко, и теперь их разделяла только клетка. 
Девушка ничего не говорила, продолжая смотреть на мальчика перед ней. Она плавно обняла пальцами прут клетки и поманила его еще раз, и Клаус все понял правильно. Он повернул голову боком, и в следующую секунду в его ухо ворвался чужой шепот. 
— Они взяли не ту. – Сладко прошептала девушка, хихикнув. – Они всегда ошибаются. 
— Кто ты – спросил мальчик. 
Ведьма продела руку меж прутами клетки и коснулась ею волос мальчика. Ее руки были мягкими и нежными. 
— Я та, кто может спасти тебя, — шепот продолжался. Девушка вновь засмеялась. – Только тебе нужно пойти со мной. 
— Но я… хочу быть со своей мамой. – Мальчик обернулся назад. Его мать сидела на грязной земле, закрыв глаза и уши. Она не могла вынести подобного зрелища так близко. 
— Эти люди глупцы. – Девушка вновь пела своим шепотом. – Рано или поздно они и тебя отправят в огонь. Они слепы, а я – нет. Пойдем со мной. 
Девушка продела вторую руку сквозь клетку. 
— Возьми меня за руку, и все это закончится. 
Клаус взял за руку девушку. Он ощутил холодок на коже, и внезапно рука стала очищаться от волдырей и ожогов, становясь вновь такой, какой она и была. Мальчик коснулся ее ладони второй рукой, и спустя совсем немного времени и на ней не осталось ни единого следа от огня. 
Девушка вновь хихикнула, открыв глаза еще шире. 
— Ну что – В последний раз спросила ведьма, пронзительно смотря в глаза мальчишке. – Ты пойдешь со мной 
Мальчик обернулся назад, и на мгновение вновь вернулся на площадь Хеторгет. Все звуки, все события, все они вновь заиграли в его голове буйством звуков и картин. Впереди себя, в обеих сторонах, он видел многочисленную толпу людей, кричащих, визжащих и радующихся. Прямо перед ним, спиной к нему, сидела его мать. Она сидела смирно, не двигаясь, прижав колени к груди, опустивши на них голову. Руками она закрывала лицо и уши, чтобы ничего не видеть, и ничего не слышать. Свет от огня плясал на контурах ее одежды оранжевыми бликами. В воздухе порхали искры, кружась в медленном танце с увядающими осенними листьями. 
А еще дальше, впереди, на столбе висела женщина, которая уже не кричала, не дергалась и не мучилась. Все тело Мэлин превратилось в бесформенный сгусток сгоревшей плоти. Епископ что-то кричал, поднявшись на парапет. Солнце уже опустилось за горизонт, но звезды только поднялись на небо. 
Его мать медленно поворачивала голову назад. 
— Пойду. – Ответил Клаус.

Источник