Судья

Я сама детдомовская, и стою в очереди на получение жилья. Работаю официанткой, но зарплата такая смешная, что кое-как нашла один съемный угол на пару с подругой Ниной. Это, наверное, самое убогое общежитие в нашем городке. Довоенное двухэтажное здание, которое скрипит от малейшего дуновения ветра. Здание перепродавалось несколько раз и давно подлежит сносу. Последний хозяин перепланировал дом под общежитие и сдал по сносной цене, главное чтоб не буянили. Старожилы серьезно опасаются, что когда-нибудь кто-то сильно хлопнет дверью, и домик разрушится. Мы заняли две комнаты на верхнем этаже и поняли, что здесь теперь надолго. Во-первых, дешево, а во-вторых, безопасно: все жильцы либо очень одиноки, либо затворники. Мне все-таки изначально дом понравился. Единственное, что раздражало — это постоянный скрип изношенного здания. И стуки, особенно по ночам, словно кто-то ритмично бьет молоточком по стенкам. Старожилы говорили, что уже привыкли к этим стукам, они были тут всегда. Раньше они еще пытались исправить ситуацию, — на чердак лазили и полы вскрывали, но причину так и не нашли.
Это случилось ночью, я пришла с работы, и решила прибраться. Начав мыть полы у себя, продолжила на общей лестничной площадке. То ли усталость, то ли плохое освещение, но оступилась и кубарем полетела вниз. Удар, боль, потеря сознания, мрак, свет. Я очнулась внизу у лестницы, едва встав, вдруг почувствовала дикий страх. Казалось, что слабо освященный коридорчик гудит и вибрирует невидимыми волнами. Пустота коридора и лестницы была как бы обитаема невидимыми сущностями, которые ожили и копошились украдкой по углам. И как оказалось, я не ошиблась. По лестнице стал спускаться размытый образ женщины с безумными глазами и раскрытым ртом. И это что-то потустороннее летело вниз, вытянув длинные руки вперед, а ноги и туловище были такими размытыми, что я видела только безумное лицо и руки. Она кричала:
-Отдайте, моего сына! Отдайте!
Её визг был такой пронзительный, что стены здания задрожали от этого возгласа. Я закрыла уши руками, сжавшись от ужаса. А потом всё исчезло. Она словно прошла сквозь меня. Я в ужасе, стала озираться, как снова почувствовала приближающийся гул. С лестницы вниз спускались они, длинные тени, которые ползли, как ящерицы, но больше были похожи на людей. Они тянулись вниз, протягивая свои длинные руки, и хрипло шептали страшные слова с проклятиями. Они ползли ко мне, но я почему-то сразу поняла, что ищут они кого-то другого. Только я попыталась убежать, как вдруг сзади со спины отчетливо услышала те самые стуки, кто-то шел и постукивал. Тени оживились и в одно мгновение взмыли вверх. Я закричала и кинулась прочь, как позади себя услышала крик:
— Стой, только не беги! Иначе погибнешь.
Я обернулась и обомлела. Передо мной стоял размытый, но видимый образ мужчины в судейской мантии. Он стоял возле стенки и правой рукой бил молоточком по ней. И я вдруг увидела на нем тени, те самые. Они жадно рвали его образ, совали длинные пальцы в рот и глаза. Но проваливались в пустоту. Глаза мужчины выдавали физическую боль от этих действий. Но как призрак мог это чувствовать
— Обернись, Лидочка, ты сейчас лежишь у лестницы.
Я оглянулась назад И увидела свое тело лежащее без сознании в внизу.
— Скорей, скорей, подбеги и схвати себя за руку, ты не должна терять связь со своим телом, иначе тебя не спасут.
Я подошла к своему телу и взяла себя за руку. Если бы можно было зарыдать, я бы зарыдала, так хотелось жить. И он словно прочитал мои мысли:
— Не бойся, ты выживешь, ты будешь жить, только держи себя за руку.
Мужчина, продолжая стучать, подошел поближе. Тени сползли вниз и испарились. Я хотела его разглядеть, но не смогла, — он был такой прозрачный. Не выдержав, я спросила:
— Кто вы И почему вы постоянно стучите молоточком
— Я душа, обреченная нести здесь свой срок. А то, что ты видела — это фантомы. Они появляются от сильных эмоций и слов. Оживают на секунды и повторяются вновь и вновь, словно дежавю, без логики и разума, только со своими эмоциональными импульсами.
— А они всех так терзают И меня тоже могут
— Нет, ты не бойся. Они здесь из-за меня, это мое наказание. Раньше здесь было здание суда, и я здесь работал. Выносил приговоры, и не всегда правильные. А когда умер, то и меня приговорили, тоже назначили свой срок и отправили отбывать сюда, среди фантомов, страданий и боли от моих несправедливых приговоров. Они идут на звук моего молоточка, моя рука вершит мое наказание, она не может не стучать.
— Зачем же Вы выносили не справедливые приговоры
— Это система, Фемида всегда на службе не у справедливости, а у власти и у тех людей, которые её имеют. Прокурор и судья существуют для того, чтобы у преступления всегда был виновный. Прокурор и прочие по иерархии работают над доказательством вины, дабы у судьи было хорошее основание для обвинительного приговора. Тут главное не то, что подозреваемый виноват, а то, что кто-то должен быть виноватым. И судья, и прокурор, и все остальные, все в общей связке, заинтересованные лишь тем, чтобы к обвинительному приговору не было претензий. И мы друг другу в этом помогаем, мы все повязаны, и обязаны друг другу. Всё в целях своей безопасности, дабы удержаться на своем месте, при своем статусе. Судорожно держимся вместе одной командой, ради того, чтобы всё было максимально гладко, и также друг друга ненавидим, не доверяем и подставляем. А справедливость, страдания простых людей за этой суетой междоусобных интересов и бюрократических правил остается на последнем месте, и за столько лет всё осталось прежним. Я тоже мучился, видя страдание людей, которым выносил несправедливые решения, но я себя оправдывал, называя себя лишь инструментом системы. Что это не мое личное решение и желание, а вердикт системы. Но на самом деле я был даже хуже палача, ведь палач не знает, кто виноват, а кто нет, и он ничего не может изменить, даже если сильно захочет. А я все знал, и мог изменить, пусть и ценой своей должности, но ничего не делал. Оставаясь добровольно в этой порочной системе и держась за свое место, дрожа от страха, чувствуя себя полноценным лишь с приставкой «Ваше честь».
— И долго вам тут ещё страдать
— Ещё немного, я давно тут обитаю. Но мне повезло, я ещё при жизни много выстрадал и умер мученической смертью. Так что часть грехов искупил ещё человеком. Да и срок мне дали, если сравнивать с другими моими коллегами маленький. Всего-то сто двадцать семь лет. Обычно с таким судейским стажем получают не меньше четырехсот. Но и эти сто двадцать семь лет порядком скосили. Я ведь в жизни был не таким уж плохим. Я людям помогал, держал на содержании несколько бедных семей. Конечно, в этом было много тщеславия, мне нравилось слышать слова благодарности и ощущать повсюду уважение и почет, но, тем не менее, я многим помог, и это за считалось. Мне осталось здесь семь лет блуждать в мучениях. А теперь я пойду, а то скоро фантомы снова начнут оживать, не хочу тебя пугать. Ты все равно посчитаешь меня за галлюцинацию. Но если захочешь проверить, моя фамилия Шонгуров, судья Шонгуров.
Он поднялся по лестнице, тихо постукивая по перилам. А я вдруг почувствовала, как меня пронзает ток, и что-то засасывает назад. Боль и снова мрак.
Очнулась уже в больнице. Через две недели меня выписали. И началась обычная жизнь никому ненужной официантки. Я хотела забыть то, что со мной произошло в тот злосчастный день, как страшный сон, но стуки по ночам напоминали мне о том видении. Я сходила в библиотеку и подняла местный архив. И действительно, нашла в старых записях нашего городка судью по фамилии Шонгуров. Но вскоре об этом забыла, стуки вдруг прекратились, а жизнь закрутилось новыми событиями.
Моя подруга, Нина, забеременела, парень бросил, она хотела сделать аборт, но опоздала. Родила мальчика Петю, и совсем его забросила. Мальчик оказался больным ДЦП. Я очень привязалась к нему. После работы спешила домой, чтобы сменить малышу грязное белье и накормить его. Бедный, он ждал меня часами, одиноко хныкая, его детская кожа хронически прела от испражнений, а он ничего не мог поделать. Петя не ходил и не говорил, только мычал. Его ручки и те не слушались, дергаясь в постоянном треморе. Но я видела по его глазам и реакции, что он всё понимает, и он даже очень умный малыш. Но его мать в это отказывалась верить, считая, что если он умственно отсталый, то ему необязателен круглосуточный уход и присутствие кого-либо. Он же ничего не понимает. Петя не жил, а только мучился. Но я, каким чудом, научила его рисовать и даже писать отдельные слова. У него неплохо получалось, хоть периодически он терял карандаш из-за тремора ручек. Но он писал, и был, обучаем. В шесть лет мальчик внезапно умер. Я пришла с работы и мне сообщили страшную весть, официальный вердикт сердечная недостаточность, которую оказывается, надо было лечить, но Нина о ней умолчала. Петю хоронили всем домом. Когда гробик несли по лестнице, все вдруг услышали давно позабытые стуки. Да-да, те самые: молоточком по дереву. Эти стуки словно провожали нас вниз по лестнице и по коридору, и прекратились навсегда, когда Петю вынесли на улицу. После похорон, перебирая его вещи, я нашла один очень странный и видимо последний рисунок. На нем был изображен судья, а внизу надпись Спасибо.
Автор Галинадар

Источник