Горка была страшной 

Горка была страшной. Старой такой, советской ещё, построенной в 50-х. Я понимаю, не было у инженеров и строителей тех времён желания сделать что-то страшное или пугающее. Наоборот, хотели они создать что-то грандиозное. 

Это был целый замок-дворец, состоящий из лесенок, качелей, каруселей, башенок и двух горок. Для карапузов — крошечная, открытая. Для ребят побольше и похрабрее — закрытая горка, длинный такой красный длиннющий изогнутый цилиндр, в меру грязный, почти не исписанный похабщиной. Проблема была в том, как эта горка была оформлена. Это была высокая, почти до третьего этажа башня с лесенкой, которая заканчивалась треугольной крышей, изображавшей лицо какого-то принца, шута, а может, даже румяного работника завода. Для себя я звала его «принцем», но было у этого создания куча имён — «Чурбан», «Дурень», «Антошка» и «Иванушка-языканушка». Лесенка вела к затылку. На затылке — дверь на площадку, маленький и тесный домик без окон, единственный выход из которого — чёрная дыра горки. Желтые волосы «принца» прикрывала треугольная шапочка, как у гнома, круглые и скошенные к «переносице» глаза — голубые и недобрые, щёки — алые кружочки величиной с колесо велосипеда, треугольный носик и громадный рот, открытый в безумной улыбке. Из этого рта красная труба горки и шла, словно длинный язык. Глянешь в такой язык — а там непроглядная тьма, уходящая вниз на десять метров. 

За годы краска облупилась, облезла кусками, а та, что осталась, стала грязной и потускнела. Издалека «принц» выглядел не так страшно, приветственно улыбаясь посетителем городка. Его было видно издалека, он поднимался над кронами деревьев и казался нам, детям, здоровенным и величественным гигантом. А вот стоило вскарабкаться на одну из башенок с круглой площадкой, которая стояла рядом с горкой и посмотреть на эту рожу — сразу как-то печально становилось на душе. Навевала эта облезшая горка мысли о заброшенных заводах и временах, которые ушли безвозвратно. 

В начале 2000-х городок, потрепанный временем и поколениями детишек, представлял из себя жалкое и унылое зрелище. Железо поросло ржавчиной, башенки обвалились, и сквозь кирпич проросла трава, а вокруг песочницы обильно росла амброзия. Его почти никто и не посещал: в нашем городке было уже немало детских площадок, ярких и почти современных, красивых и оставляющих советский «городок» далеко позади. Но желающие прокатится на остатках качелей, полазить по стенкам башенок и написать своё имя прямо на носу «принца» всегда находились. Тем более, стоял городок совсем рядом с моей школой, летом превращавшейся в детский лагерь, а по вечерам — в клуб пионеров с кружками и спортивными секциями. И я, восьмилетняя коротышка с вечно разбитыми коленками, довольно часто проносилась мимо городка на велосипеде. Порой присоединялась к какой-то компании ребят, и мы вместе с разбегу прыгали в песочницу, гоняли наперегонки, прыгали в чёрную яму языка на спор: кто быстрее вылетит Мне часто потом снилась эта горка, а мама рассказывала мне, что каталась на ней ещё моя бабушка. 

Появились у меня на этой площадке знакомые. Среди них — чернявая и грязная Алёнка. Вечно в дешевой мешковатой одежде, вечно окружена оравой маленьких детей, таких же грязных и немытых. Она приходила со стороны общежитий и, как я потом выяснила, жила в многодетной семье. Она ходила в ту же школу, что и я, но в пятый класс — и меня очень удивило, что никогда ещё не видела её на школьной линейке. Родители — запойные алкаши, она — старший ребёнок, на ней — все пять младших, потому что ни папе, ни маме дети эти совсем не нужны. И вообще никому не нужны, кроме Алёнки. Даже в детский сад не ходили. Поговаривали ребята, что папа бьёт Алёнку за малейшую провинность, а ночью она вынуждена спать в одной кровати с братьями и сёстрами. Для меня это всегда было чем-то страшным, непонятным. Как это — бьёт Меня мама ни разу за всю жизнь не ударила. И комната у меня была своя… Это не мешало Алёнке быть веселой и хорошей девочкой, хорошисткой в своей школе. Она страшно не любила рассказывать мне о своей жизни, и все подробности я узнавала от ребят. Зато она часами, с любовью рассказывала о своих крошках-детках. Вон близняшки — они не родные, сводные. А Ася вчера нарисовала бабочку… 

Я очень часто видела Алёнку в городке, но тогда, в конце августа я впервые увидела её одну. И городок пустовал. Я шла в кружок Весёлых Чтецов и несла под мышкой «Охоту на Снарка». Дело шло к вечеру, а в школьном актовом зале по пятницам показывали мультики или фильмы, а какой мультик или фильм покажут — всегда было сюрпризом. Вовсю пели птицы, а солнце уже садилось. Алёнка как раз лезла вверх, на башенку — «принца». Совершенно одна. Ни Владика, ни близняшек Мити и Гали, ни пятилетней Аси… 

— Алён! — окликнула я её. Та увидела меня, махнула рукой: мол, иди сюда! 

— Ты не поверишь, Рая! Предки малых забрали к тёте Тане, в центр! — завопила мне Алёна. — Ух, как здорово быть одной! Вот, уже пять раз спустилась, буду до посинения кататься — и никто не будет меня звать! Буду до ночи гулять! Я малых, конечно, люблю… Но как они иногда достают! 

Она вздохнула совершенно как взрослая. Я промолчала. Никогда не отличалась красноречием. Просто смотрела на то, как Алёна — маленькая и стройная девочка с худыми ногами, десяти от роду лет, ловко лезет по лестнице вверх в красном свете заходящего солнца. Как залезает на площадку. 

— Рая! Смотри, как я умею! Я научилась быстро спускаться! Засекаааааа…! — услышала я её голос. Потом — восторженный и глухой визг, говоривший о том, что Алёнка уже прыгнула на горку и летит вниз на бешеной скорости. 

Секунду длился этот крик. И оборвался. 

Я моргнула: на какой-то миг у меня закружилась голова, может, от недоброго взгляда «принца», может, оттого, что я слишком долго стояла, задрав голову. На этот миг всё стихло, и как-то странно я себя ощутила: словно теряю равновесие, и нет никакой земли под ногами. А потом это ощущение исчезло, снова запели птицы, снова зашумели машины на далёкой трассе. И я протёрла глаза, уверенная, что Алёнка уже выпрыгнула из чёрной трубы. Но её не было. Совсем. 

Я окликнула Алёнку. Засмеялась даже её смешной шутке. Зашла в городок и обошла горку вокруг, в полной уверенности, что Алёнка сейчас выскочит откуда-то и завопит: «БУ!»… Возможно, я сделаю вид, что испугалась, а потом мне удастся уговорить Алёнку пойти вместе со мной на мультик — она никогда не посещала кружки, куда там со всеми детьми — и всё будет просто класс… Но её не было. Вообще. Не было приглушенного хихиканья. Не было слышно никаких шагов или шелеста высокой травы, в которой можно было спрятаться. Я обошла весь городок с идиотской улыбкой на лице, всё ещё готовясь к этому «БУ!». Но его не было. Алёнки не было нигде. Да и не могла она за долю секунды вылететь с горки и спрятаться так хорошо, чтобы не было видно… 

Горка! Ну конечно, она там! Зацепилась руками и ногами, и даже и не думала спускаться! Ну, держись, Алёнка! Сейчас я тебя сама напугаю! 

Я лезла на эту башню, держа «Охоту на Снарка» в зубах. Не хотела оставлять библиотечную книжку на скамейке. Кто знает, что задумала Алёнка Глядишь, пока я тут лезу на горку, схватит книгу и убежит себе домой, а мне без книги никак нельзя в кружок! А мультик увидеть ой как хотелось, потому что поговаривали: он не обычный советский, а не наш, компьютерный и смешной! 

Язык «принца» встретил меня чёрной дырой. Словно вниз уходила страшная чернота. Я сто раз уже спускалась по этой черноте и знала, что на самом деле всё не так страшно и очень быстро, до двадцати досчитывала — и выбрасывало меня на волю. А сейчас не стала. Почему-то жутким показался этот чёрный провал… Не хотелось в него лезть в такой теплый день. Просто спустила по этому длинному желобу книгу, прислушиваясь к каким-то звукам, вскрику — ну не могла книга не ударить затаившуюся во тьме Алёнку, просто не могла! — а потом книга вылетела на землю. Я спустилась вниз, подобрала книгу и, обиженная на глупую Алёнку, которая только время отняла (я ещё пообещала себе никогда больше с ней не водиться), пошла к школе. Небось затаилась где-то, смотрит на меня, сейчас выбежит, засмеётся и попросит прощения… 

Не выбежала. 

…Мама забрала меня домой на машине, а я всё думала о той горке. Думала о ней и весь мультик о говорящих игрушках: вот побежит куда-то тряпичный ковбой, я посмеюсь себе — и мыслями снова к той горке. Как это Алёнке удалось так спрятаться А на следующий день Алёнки во дворе не было. Приехала я туда на велосипеде, а там — все знакомые ребята играют, а Алёнки нет, и с самого утра не было. 

Гришка Картавченко, её сосед, страшным шепотом сказал: «К её бате менты сегодня приходили! Нет её! Цыгане украли!». И на следующий день её не было. К нам домой приходили какие-то люди, осторожно спрашивали меня о том, как всё это было, а я честно рассказывала всё, что видела: а сама удивлялась — откуда они знают, что я с Алёнкой общалась И спустя неделю — ни слуху, ни духу, хоть и в газетах писали. Город у нас маленький, слухи расходятся быстро, все про всех знают и все всех видели — а Алёнку никто не видел. Вообще. Сентябрь пришёл, все притихшие стояли на линейке. В октябре горку снесли — проржавела вся, да и поранился там какой-то ребёнок. И через год. Не было её, а я всё никак ту горку не могла забыть. В последнем классе училась, а слухи о том, что она сбежала, или цыгане увели, всё никак не утихали. И чем дольше жила, чем дольше читала, тем дольше понимала: не бывает такого, чтобы человек так быстро из горки вылетел и сбежал куда-то… И цыган я никаких не видела… Да и любила она маленьких своих, не ушла бы от них. 

Я не могу перестать думать об этом даже сейчас. Пятнадцать лет уже прошло, а из головы всё не уйдёт страшная мысль, что Алёнку не найдут уже никогда. Недавно шла по улице — и взгляд упал на развалины. Там ещё недавно городок этот проклятый был, в который я больше никогда не заходила, после того лета. Один битый кирпич, да парочка дряхлых лесенок, а и на них какая-то малышня ползает. А горки нет, нет того принца с широкой улыбкой и горкой-языком, в который прыгнула Алёнка — да так и не вынесло её в наш мир. Да и не вынесет уже больше никогда. 

Если честно — я не верю в мистику всякую. Но я не верю и тому, что Алёнка убежала. И я верю тому, что что-то случилось там, в этой чёрной длинной глотке советской горки… И верю, что это что-то было очень быстрым: книгу ведь вынесло с горки И знаю: так и было. Она просто исчезла. Просто знаю. Не было там никаких цыган. И машин никаких не было, чтобы её увезли. 

Я никак не могу перестать думать: как это произошло и что происходит сейчас Она вылетела в каком-то другом мире Она всё ещё летит в непроглядной тьме, обезумевшая от одиночества и всё ещё ждущая, что увидит свет в конце этого вечного тоннеля Её вынесло в советский дворик начала 50-ых Или в разваливающийся мир далёкого будущего 

А я Я тут, в нашем мире, только благодаря тому, что не спустилась тогда по горке вслед за ней А что мешает простой аллее в парке стать таким же плохим местом, в котором я сначала почувствую головокружение, а потом провалюсь в непрекращающуюся тьму И дня не проходит, чтобы я об этом не думала. И ночи не проходит, чтобы не снился мне тот страшный черный провал… Неужели я не защищена от этого И никто не защищён Что ещё может стать таким временно-плохим местом Кабинка в душе Заброшенный завод Комната смеха в парке развлечений Телефонная будка 

А ещё я никак не перестану думать, как объяснили исчезновение Алёнки те алкаши-родители, если ещё объяснили… 

Скорее всего, детишки, вы так и не узнали, что вашу сестру скушал страшный железный «принц»… 

Я думаю об этом, и мне страшно.

Источник