Ещё миг назад он был безгранично счастлив непонятно чему. Ещё миг назад он видел кого-то, кто дал бы ему ответ на все вопросы сразу, даже на невысказанные. Особенно на невысказанные. Долбаная синица обломала ему абсолютно всё. — Кто там первым решил, что пение пташек поутру — счастье Убью сволоту, — пробурчал Стас, разлепляя веки. Миг прозрения сменился привычной головной болью.
Шлепая босыми ногами, Стас добрался до кухни и крутанул кран. Струя ледяной воды, льющейся на затылок, приглушила мигрень. Не глядя, мученик щелкнул кнопкой навороченной кофе-машинки. В большую кружку американо многообещающе булькнул шот виски. С кружкой утренней амброзии Стас устроился в углу кухни, сделал глоток, запрокинул голову и уставился в потолок.
— У тебя совесть есть — раздался голос у входа в обитель утреннего катарсиса. Станислав опустил взгляд. На пороге в кухню стоял узколицый человек, одетый в строгий плащ, под которым виднелся не менее строгий костюм. Одежду покрывали пыль и грязь, на туфлях налипла глина, а под глазами человека провалами в Первозданную Бездну зияли круги.
Стас закрыл глаза, тихо зарычав. После чего сделал глубокий вдох, выдохнул и снова посмотрел на гостя.
— Привет, Ордо, — он честно старался сделать интонации как можно более благожелательными, но на радушного хозяина это совсем не тянуло, — Сядь, попустись. Кто тебя так — он, как мог приветливо, махнул рукой в сторону кувшина с кофе.
Глаз визитёра задёргался:
— Ты меня спрашиваешь, кто Ты!
— Попустись, говорю. Сядь на диванчик, подумай о хорошем, а потом уже начинай винить меня во всех смертных грехах. Тем более, что обвинения беспочвенны — прямо сейчас я грешу только ленью и унынием, — о ехидный тон хозяина квартиры можно было порезаться.
Ордо грустно вздохнул. С такой же кружкой черной жижи сел. Минуту он тупо глядел в черную гладь дьявольского отвара. Потом его, кажется, отпустило:
— Вот ты мне скажи, какого хрена тебя приспичило пойти на долбаный берег долбаной реки неделю назад
— Муза, — коротко ответил Стас. В тот вечер он присел на скамейку возле набережной и увидел, насколько много странного, таинственного и непознанного прячется за совсем простыми вещами. В тот вечер им в очередной раз овладело вдохновение и неоформленные идеи просились в записную книжку его телефона, чтобы потом превратиться в готовенькие, новорожденные истории. Тогда его снова захватило ощущение, что он прикоснулся к чему-то что прячется от взгляда обывателя и готово показать себя во всей красе тому, кто умеет смотреть. Станиславу осталось лишь разглядеть маленькие чудеса и записать их, чтобы ни в коем случае не потерять. Чудеса требуют быть описанными.
— Хренуза! Неделю! Долбаную неделю по календарям и месяц реального времени я подчищал твои фантазии, чудотворец херов! — стук кружки об стол, — Он сидит и сочиняет, а мне потом править память и придумывать правдоподобные объяснения!
Станислав вздохнул. Снова старая песня. Сейчас он побушует полчаса, а потом растворится в воздухе, громко хлопнув невидимой дверью. День на то, чтобы отоспаться — и послезавтра он будет душкой.
Ордо порылся под столом, достал тетрадь с набросками идей писателя. Открыл ближе к концу и начал громко цитировать:
— «Тропинка в парке, ведущая во вчера. Другое вчера, где ты пришёл в парк и нашёл эту тропинку». Мелочь, да Ну прошёлся по ней один студент, ну пересдал экзамен. Но он пересдавал его тридцать семь раз! Тридцать, сука, семь раз! Да в том месте временной поток вместо петли в пружинку свернулся! Знаешь, сколько мы его обратно разматывали Всем отделом! Это тебе не наушники из кармана доставать! Так он ещё в последний виток умудрился куш на какой-то ставке сорвать между делом. Еле заметили. А если бы мы ему вычистили память, а потом он на карточке своей обнаружил несколько лямов Это же вся цепочка бы обратно развернулась и откатилась!
— Бесконечно тебе сочувствую, о изгнатель халявы, — отозвался Стас. Ответом ему был испепеляющий взгляд.
Ордо продолжил читать:
— «Полукруглый холм — плечо великана, что решил прикорнуть здесь много тысяч лет назад и забыл проснуться». Во-первых, это уже было. А во-вторых: четыре дня, два часа и десять минут назад он решил, блин, вспомнить! Ты когда-нибудь насылал склероз на существо, которое древнее тебя как минимум в сто раз Я — да! И это ни черта не просто!
— Смежные отделы-то не припоминай, — снова ухмылка.
— Да пошёл ты! — взвился Ордо, — Мне ему сперва морду бить пришлось, а он здоровый, как Родина-Мать! Мы весь берег перепахали, всё русло разворотили! Река из берегов вышла, тучи кровью плакали! — он почесал побитый бок сквозь дыру в плаще, — Хорошо хоть ментальное воздействие удалось удержать между петлями, я по той же тропинке во вчера вернулся, он вместе с тем, как просыпаться, бабку родную забыл.
— Ладно, тут я виноват, не думал, что в такое выльется. Мне жаль.
— Жаль ему…
Ордо перелистнул на предпоследнюю страницу. Ухмыльнулся:
— «Ярко-зелёное дерево на берегу, в осеннем лесу. Сотню лет назад под этим деревом нашел спасение от летнего солнца молодой странствующий волшебник. В благодарность он подарил листьям вечную молодость. Волшебнику устроили взбучку, но красоту жеста оценили». Не, ладно, это хотя бы смешно. Несказанное удовольствие — объяснять старому хмырю Септию Громовержцу, что шальное воспоминание его молодости — лишь плод воображения писателя-недоучки. За такое даже молнией по жопе не обидно.
— Вот видишь, как хорошо обернулось, — снова ухмылка писателя-недоучки. Снова взгляд-аннигилятор в ответ.
— Стас, я тебя, как человека, прошу. Дай ты мне отдохнуть. Уйди в запой на месяцок. Заглуши порывы работой. В конце концов, найди менее разрушительную Музу!
Станислав взял со стола пачку сигарет. Выщелкнул одну. Чиркнул спичкой. Какое-то время он смотрел на пламя, колышущееся на её кончике. Стас вспомнил ещё один образ. Фонарь, что горит лишь одну ночь в году. В эту ночь он мягким желтоватым светом озаряет небольшую аллейку и в этом свете танцуют крохотные феи, кружась до самого утра. Он видел это. Он был там. Он танцевал с ними.
Стас поджёг сигарету. Со вкусом затянулся. Выдохнул клуб дыма:
— Обойдёшься.