Болею…

Лежу под одеялом и, как опытный дрессировщик делаю вид, что совершенно равнодушен к взбрыкиваниям озверевшей температуры. Она же ползает во мне и изредка грызёт подсунутый ей градусник. Тот в свою очередь лениво доползает ртутью до тридцати восьми с дробью и вновь впадает в спячку.

Я держу его в руке и, глядя на короткий отрезок шкалы, думаю о том, что это чертовски обидно проживать в узком пространстве всего каких-то пяти-семи градусов.

Я закрываю глаза, и мне представляется тесный коридор, по которому я шагаю с самого своего рождения. По полу этого коридора, прямо посередине, подручными инженера моего тела, проведена белая полоса, на которой написаны мои контрольные цифры: 36,6; 120/80; 72 и т.д.

Мне же предписано шагать строго по этой разметке, потому как любое отклонение вправо-влево ведёт за собой расстройство моих пульсов и скисание жизненных жидкостей.

Когда же я всё-таки оступаюсь, и меня заносит в сторону, то на полосе появляются два моих провожатых. Впереди – добрый доктор Айболит в белом халате, что манит меня рукой, настоятельно рекомендуя вернуться на середину коридора. И сзади – похмельный мужик в телогрейке и кирзовых сапогах. Он только смотрит мне в спину, не бодрит и не машет, потому как в руках у него лопата. Когда я поколобродив, возвращаюсь на безопасную линию – эти двое пропадают, и я вновь остаюсь один.

Раскрытие же моих талантов и величина дерзости устремлений также ограничены стенами этого коридора, поэтому мне позволено лишь семенить ножками, подпрыгивать и приплясывать на белой дорожке.

Любое же чрезмерное «вальсирование» вызывает в моей голове кружение и опасное шатание от стенки к стенке. И тогда в зависимости от красоты вальса это расценивается, на меня глядящими, либо как – «безумству храбрых поём мы…», либо – «дуракам закон не писан».

Осознавая весь комизм происходящего, я вдруг понимаю, что имели в виду те бородатые старцы, говорящие о великом законе чисел.

Ведь по большому счёту, если мне, например, взбредёт в голову шагнуть в окошко с девятого этажа, то какой смысл обвинять в предсказуемом исходе коварство гравитации Уж кому-кому, а ей-то уж точно нет до меня никакого дела. А расплачиваться же придётся за пренебрежение к числам, определяющим мой коридорчик хоть какого-то самочувствия.

Те же легендарные иллюзионисты, покорители умов человеческих, что почивают на гвоздях и питаются камнями, тоже ушли от меня не слишком далеко. Вся разница между нами заключается в том, что их коридоры шире моего на совершенно ничтожное количество градусов, секунд, сантиметров и тому подобное. Величие их сомнительно, потому, как и я, они не способны плюнуть на правила игры, и широко шагая, отправится нагишом на пляжи Юпитера.

Я открываю глаза и улыбаюсь. Мне приятно осознание того, что жаба зависти и гордыни затыкается и отваливает от меня обиженной и слегка похудевшей. А очередное шараханье по коридору становится забавным и даже в чём-то обнадёживающим…

***

Телефон. Беру трубку. В трубке Пашкин голос,

— Подыхаешь

— Временами.

— Какой-нибудь антибиотик пьёшь

— Не-е-е….

Через час приезжает Пашка с биотиком армянского разлива.

Мы усаживаемся с ним в кресла и под лекарство начинаем смотреть Олимпиаду. Олимпиада брызжет эмоциями и гордится своими кумирами.

Когда очередной счастливчик обгоняет своего замешкавшегося соперника на сотые доли секунды, Пашка брюзжит, — Какую же хрень мы с тобой смотрим, — поднимается и идёт на кухню варить кофе.

По дороге он на что-то натыкается в тёмном коридоре и недовольно орёт:

— Какого чёрта у тебя тут темно, как…

— Лампочка перегорела.

— Так вставь!

— Угу…

— Угу-угу… Шею ж можно сломать. В коридоре всегда должен гореть свет!

Я сижу, потягиваю коньяк и думаю, что он совершенно прав.

Вот что-что, а уж это в моих силах — сделать так, чтобы в моём коридоре было светло…

Автор: Вадим Ионов

Источник