Когда-то я был молодым отцом двух невыносимо милых малюток. Именно – милых, и именно – невыносимо, отчего каждую ночь разыгрывалась одна и та же сцена.
— Ты что — не слышишь – толкала меня жена.
— А ты! – огрызался я.
— А я уже два раза вставала!
— А я — три!
И так, до тех пор, пока меня не спихивали с кровати.
В тот раз сценарий не изменился.
Младшая перешла на вой. Я встретился с полом. Затем, подобрав свои останки, включил автоматический режим: соска – укладка – утруска. И вот уже при возвращении в спальню, в привычную картину моей будничной жизни внезапной кляксой вторглась неуютная теснота в груди.
Что-то давящее подкатило к горлу. Что-то липко-холодное поползло из всех моих пор. И я, судорожно надкусив онемевшим ртом воздух, рухнул на пол.
— Что-то мне нехорошо! – придя в сознание, растормошил я супругу.
— С-с-с-пи-и-и-и! – голосом удава Ка отозвалась она.
— Но я там в обморок падал.
— Усни, и всё пройдёт.
Её ладонь скользнула по моему лицу и нежно прикрыла мне веки.
— Может, сперва хотя бы пульс проверишь — простонал я. И жена послушно взяла меня за запястье.
— Ну, что – тронул я её через минуту.
— Всё тихо. Спи.
И тут мне вспомнился анекдот про ёжика, который забыл, как дышать.
Словно дырявую гармонь, растягивал я грудную клетку, а она всё не наполнялась.
— Может, это инфаркт, и я умираю – поделился я своими догадками с мирно спящей супругой. – Или, может, я уже умер!
Ответом мне было её мерное сопение.
Пролежав бездыханным еще с полчасика, я, наконец, встал и вышел на улицу. Однако и свежий воздух меня не воскресил. Окончательно уверившись в своей кончине, опечаленный я вернулся в дом, и в доказательство своей летальности, попросил жену меня ущипнуть.
— Ай! – взвизгнув от боли, затряс я рукой. – Зачем так сильно!
— Но ты же умер, – резонно ответила жена, и я возмутился:
— Ну да! Потому что — не дышу! Или по-твоему человек может жить, не дыша
— Йоги могут.
— Но я-то не йог!
На что жена лишь вздохнула. А я не смог ответить ей тем же.
— Ладно, — говорю, – раз я всё равно умер, пойду, пожалуй, поработаю.
***
— Хреново выглядишь! – подбодрили меня сослуживцы.
— Так, сердце не бьётся, – объяснил я им, и предложил пощупать мне пульс.
После чего они горячо заспорили. Одни предлагали вызвать «скорую», другие – «катафалк». В итоге, я с сиренами прибыл в приёмный покой.
Там моё тело споро украсили проводками, и на вопрос: «умер ли я» – доктор, улыбнувшись, сказал:
— Ну что вы Зачем так Всё у вас впереди.
И, повернувшись к медсестре, добавил:
— Дефибриллятор и реанимационную тележку – срочно!
— Так значит, я жив — решился уточнить я, и услышал:
— Конечно, конечно. Всего один укольчик и вы воскресните.
С этими словами доктор потянулся в капельнице. Что-то неуловимое блеснуло в его руке. И я отключился.
А когда вновь распахнул глаза… бледный, запыхавшийся и неприлично растрёпанный, доктор, шептал:
— Странная у вас реакция на лекарство. От него, обычно, все — сюда, а вы — туда, почему-то!
— Больше не буду, – пообещал я.
Но, когда примчавшаяся на такси, рыдающая жена кинулась мне на грудь, выбив из меня последние крохи кислорода, я это обещание нарушил.
***
— Где ж это вы, батенька, синус-то свой потеряли — заслонив свет лампы, прогудел надо мной тучный завотделения экстренной терапии.
— Синус – переспросил я, ощупываясь, и с удовольствием отмечая, что хоть косинус вроде на месте.
— Синус, синус… – качнул львиной гривой заведующий. — Если в ближайший часик вы его не найдёте, мы ведь, батенька, вас — того… электрошоком!
При этих словах моя сердобольная жена ахнула и клятвенно произнесла:
— Никогда! Слышишь Больше никогда не позволю тебе вскакивать к детям!.. Ни-ко-гда!
И, действительно, пару дней с кровати меня не скидывали.
Эдуард Резник