Истории из жизни реальных людей
Как вы знаете, я по образованию математик. Очень часто от мамы я слышу:
— Математики пишут рассказы. Дожили. Я где филологи, журналисты! Их же этому учили!!
Сегодня я готов ответить. А вот они!
Мы познакомились с ней в Инсте (уже хештег нужен). Галина — журналист. А дальше просто прочитайте текст ниже. Полное погружение в мир детства.
Манька жила в общажной секции на втором этаже. Старушка без возраста. На вид за шестьдесят. На голову и семи не дать. Седые волосы прятала под платок. Нам казалось, у неё длинные, сухие патлы. Совсем как пальцы на изъеденных пигментом руках.
Манька носила цветастый халат и видавшую виды вязаную синюю кофту с одним большим карманом. В кармане — дунькина радость.
— Угощение, угощеньице, — почти пищала она и протягивала конфеты.
Мы не брали. Ещё чего! Все знают, что у ведьмы ничего брать нельзя: накинет хомут и поминай как звали.
— Ну и хай с вами, — улыбалась, прищуривая зелёный глаз. — Ко мне внучата обещались приехать, вот им и отдам.
— Манька, а сколько у тебя внучат, — приставали мы.
— Трое, — кокетливо отвечала она. — И сын военный.
Манькиных родственников никто никогда не видел. Кажется, и в посёлке-то сумасшедшая бабка появилась из ниоткуда. Однажды запросто вышла во двор, подтянула коричневые колготки, собравшиеся гармошкой на острых коленях, и запела писклявым голосом матерные частушки:
— Я иду, иду, иду.
Собаки лают на ходу.
Какого x лаете
Ведь вы меня не знаете.
На почту Манька ходила два раза в неделю: узнать про пенсию, которую «проклятый Ельцин» задерживал, и справиться, не пришла ли весточка от сына. Писем не было.
— Манька, хватит пороги обивать, да посетителей распугивать. Не пишут тебе. Нет у тебя сына. Не придумывай, иди домой, — устало отмахивались почтальонши.
И Манька, улыбаясь какой-то совершенно блаженной улыбкой, возвращалась в свою общажную секцию.
Иногда мы дразнили её. Забирались куда повыше и подманивали:
— Ма-а-аня, Маня, Маня.
Сначала она смеялась, а под конец менялась в лице.
— Поросячье отродье, — завывала жутким утробным голосом. — Поймаю, кожу с лица обдеру.
Нам становилось страшно, и мы давали друг другу зарок не ходить поодиночке мимо её двери.
***
Однажды мама наварила огромную кастрюлю борща. После ужина налила в литровую банку густую жижу, вручила мне полбулки хлеба и мы куда-то пошли. Прямо в тапочках, без верхней одежды.
На втором этаже мама постучала в Манькину дверь. По тощей заднице побежал холодный пот. Это конец! Манька заколдовала маму, заманила к себе и сейчас будет сдирать с моего лица кожу.
— Ма-ам, — сипло проговорила я. — Обещаю мыть полы и сама заполню дневник. Только не отдавай меня ей.
Мама удивилась, но не успела ответить. Дверь приоткрылась и мы шагнули в тесную секцию.
Платка на Маньке не было. Короткие седые волосы аккуратно зачёсаны назад. Синяя кофта лежала на табурете.
Комната совсем не похожа на ведьмину обитель. На стене — выцветший ковёр с оленями и портреты. На столе — иконка и чашка с отколотой ручкой.
— Мы Вам суп принесли, — по-учительски громко сказала мама.
— Я не глухая, — ответила хозяйка, жестом приглашая войти.
— Уютно у Вас, — старалась поддержать беседу мама.
— Какой там, — отмахнулась старуха. — Давеча хулиганы приходили, бачок сливной сломали. Хожу теперь с баночкой оправляться. Пенсию не дают, починить не на что.
— Я Игоря пришлю, посмотрит, — обнадежила Маньку мама.
Потом она показывала нам портреты.
— Это я молодая, — водила узловатым пальцем по воздуху, указывая на круглолицую девушку с толстенными косами. — А это муж. Умер он. И дочка тоже. Одна я.
— А сын, — тревожно спросила мама.
— А, — рассеянно сказала Манька, глядя куда-то за окна, покрытые замысловатым морозным узором.
— Вы ешьте. Ешьте, Маня, — улыбнулась мама. — Мы пойдем. Приятного аппетита.
— Спасибо, доченька. Анна Ивановна меня зовут.
На прощанье Анна Иванова протянула мне дунькину радость. Я взяла и сказала «Спасибо».
***
А потом Манька совсем перестала выходить во двор. Даже на почту не бегала. Ребята скучали, дразнить было некого.
Через три месяца после того супа мы возились во дворе. Весна развезла по округе апрельскую слякоть, и мы долбили каблуками тонюсенький лёд, давая замерзшим зимним лужам возможность погреться на тщедушном, холодном ещё солнце.
У входа в общагу остановилась «Тойота». Из машины вышел усатый амбал в военных берцах.
— Эй, мелюзга, — подозвал нас. — Где тут Анна Ивановна Фролова живёт
— Нет таких, — бойко ответил Ромка.
— На втором этаже. Налево, до конца и последняя дверь налево, — торопливо ответила я.
— Пошли, малая, проводишь. А вы чо расселись Особое приглашение надо, — обратился он в машину.
Из салона вышли три вихрастых пацана с зелёными глазами.
Мы шли по тёмному коридору, не дыша. Я точно слышала стук своего сердца. Или это были берцы усатого дядьки
У дверей он откашлялся и постучал. Потом ещё раз и ещё. Не открывали.
— Неужели опоздали, — озадаченно бурчал он. — Мам Открывай! Мам
Я вытянулась в струну и зачем-то держала пальцы крестиком. Пацаны смотрели на мужика. Мужик — на дверь.
— Мам, приехали мы, — повторил военный. — Ты спишь что ли Ма-ам
— Юра, — послышалось из-за двери. — Юрочка! Приехал! Родимый.
Дверь открылась и в объятия степенного здорового мужика упала сухонькая женщина с короткими седыми волосами, в цветастом халате и синей кофте.
— Мам, ты кофту-то почто не выбросишь Я ж её тебе лет десять назад дарил. Старая, мам, — голос мужчины дрожал. Он гладил Анну Ивановну по голове.
— Бойцы, заходи, располагайся, — обратился к пацанам.
— Спасибо, малая, — сказал уже мне и протянул на большой открытой ладони дунькину радость.
Я взяла и сказала «Спасибо».