Цыганёнок

«Свадьба пела и плясала», — эта строка из известной песни в полной мере отражала женитьбу Ильи на Тосе. Невесело было только невесте и тётке Агриппине – матери новобрачного. Темнее тучи сидела она за праздничным столом, бросая колкие взгляды в сторону новоявленной сношеньки. Стыд и позор, как червь, точили изнутри задетое самолюбие Агриппины. Всё село судачило об этом «скороспелом» браке.

…Илья любил Тосю со школьной скамьи. Они учились в одном классе. Но прелестница Тоська не обращала на него никакого внимания. По окончании десятилетки девушка уехала в город, а паренёк осенью отправился служить в вооружённые силы Советского Союза.

Минуло два года. С почестями встретили солдата на родной земле. А через три дня, заявилась к родителям Тося. Насовсем.

По слухам, от неразделённой любви сбежала.

Илья, узнав про новость, стрелой помчался до Тоси. Напрасно Агриппина кричала вдогонку: «Одумайся, Илюшенька, одумайся, родненький, она же непутёвая!»

На коленях умолял солдат Тосю стать его женой. И та согласилась при одном условии – завтра же расписаться. А спустя ещё неделю, в майском саду, под открытым небом уже гудела и гремела на всю округу их свадьба…

Жить молодые решили отдельно ото всех. Колхоз выделил бывшему танкисту – нынешнему механизатору большой трёхкомнатный дом.

Агриппина наведывалась нечасто, не глядели её глаза на бесстыжую невестку. А когда та, через восемь с половиной месяцев, родила первенца, Агриппина совсем обезумела. Взглянув на младенца, она злобно процедила сквозь зубы: «Вот, сынок, к чему приводят необдуманные решения. Как цыганёнка растить собираешься!»

«Молча!» — отрезал Илья на прощание матери.

Мальчика назвали Данилой. Только по имени, кроме самых близких, его никто не называл. Со временем внешность Дани всё больше и больше выдавала его родство с кочевым народом: смуглая кожа, пухлые губы, на голове «смоляной барашек», глаза – жгучие «угольки». Поэтому прозвище – Цыганёнок – ему вполне соответствовало.

Забегая вперёд, отмечу – впоследствии Тося подарила мужу двух светленьких дочерей. Девчушек бабка Агриппина приняла, привечала, пирогами потчевала. Только у себя в доме. Жилище сына она обходила стороной.

…Труднее всего Дане приходилось в школе: все сверстники дразнили, не давали прохода. У хлопчика не было ни верных друзей, ни хороших товарищей. Их Цыганёнку заменял преданный друг, огромный пёс Байкал. Только рядом с ним Даня чувствовал себя на равных.

Мальчика сильно любила мама, не делал различий между детьми отец, жалели Данилку и бабушка с дедушкой по материнской линии. А вот бабке Агриппине Даня всегда боялся попасться на глаза. Знал, оскорблений будет больше, чем от чужих.

…Закончив восемь классов, Данька подался в город, поступил в кулинарное училище. Мечтал в дальнейшем стать шеф – поваром в дорогом ресторане. Он много и упорно трудился и к двадцати пяти летам достиг поставленной цели.

А через полгода Данила встретил и полюбил обворожительную юную девушку с красивым именем Есения. Из «своих». По цыганским обычаям свадьбу сыграли, а жить стали по русским понятиям: «стационарно», своим маленьким мирком — он и она. Вместе ходили на работу; шеф – повар «колдовал» над приготовлением различной вкуснятины, его изыски ценили все посетители ресторана. В кратчайшие сроки завоевала популярность и его спутница – певица Есения. Вместе дружная пара возвращалась домой в собственную однокомнатную квартиру. Неразлучно гуляли по аллеям и паркам города…

Спустя одиннадцать месяцев, Данила стал отцом, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым.

Но вот парадокс: дочурка оказалась светленькой и зеленоглазой. Есения – в слёзы: прости, мол, милый, но я тебе была верна. В утешение любимой, Данила впервые рассказал ей о своих русских корнях. В личную жизнь Цыганёнок никого не посвящал, даже близких. В родовое «гнездо» приезжал один и крайне редко. Но по стечению обстоятельств он был вынужден познакомить родственников с женой – цыганкой и дочкой Сонечкой.

Всё это время Агриппина ненавидела его мать, косоротилась на Даню, ни в чём неповинное дитя, без стыда называя цыганским выродком. Вывести мать на откровенный разговор, Данька не решался. И так всё казалось яснее ясного, вся родня с обеих сторон была русоволосая.

Но теперь Данила совсем запутался. Его годовалая Сонечка стала походить на бабку Агриппину. В чём кроется загадка, он никак не мог понять.

В надежде найти ответ, Данила с семьёй на личном «Запорожце» подрулил сначала к дому бабки Агриппины. Та, как глянула на Соню, так и обмерла. Перед Данькой на колени грохнулась, прощения просит, в избу кличет.

Зашли. Данила с Есенией на сундук присели. А бабка с девочкой подошла к постели своей старенькой, немощной матери. «Мамаш, — громко зашумела ей на ухо Агриппина, — Данечка – то, оказывается, наша кровинка, вон, дочка его – мой детский портрет, что висит у тебя в изголовье. Что скажешь!»

«Прости, дочь, — горестно отозвалась старушка, — мой грех. В войну за нашим селом под горой цыганский табор стоял всё лето. На мою беду повстречала молодца из их племени. Всем сердцем к нему прикипела. Украдкой по ночам на свиданьица бегала. Осенью цыганские кибитки покинули наши края. Ненаглядный с собой звал. Мне – семнадцать годков едва сравнялось. Не осмелилась я с ним бежать. А по добру мамашка не отпустила бы. Где ж такое видано, чтоб русской дивчине по степям скитаться. К тому ж – война кругом.

Зимой ты на свет появилась. О скрытной связи с отцом твоим цыганским никто тогда не пронюхал, и ты не выдала, беленькая уродилась. Думала, позор сей в могилу с собой унесу. Ради тебя, Агриппинка, всю бытность твердила, что папашка твой – геройски погиб в бою за Сталинград. Не серчай, помилуй старуху».

«Эх, маманя, маманя», — только и могла в отчаянии вымолвить Агриппина.

Выслушав признание прабабки, Даня с семьёй направился к машине. Бабка напросилась с ними до сыновнего крова.

Воскресенье было. Илья с Тосей отдыхали на застеклённой веранде, попивая чаёк из сбора душистых трав. Сладковатый аромат, заполнявший небольшое пространство, при распахивании дверей поспешил вырваться наружу, сливаясь с потоком весеннего свежего воздуха.

«Тосюшка, родненькая, — взмолилась с ходу Агриппина, — прости меня, безмозглую, Христа ради прошу, сними с души тяжкий грех…»

Растерянная невестка от происходящего, словно остолбенела: рыдающая свекровь готова руки ей целовать, Данька, почему-то цыганку – супругой представляет, а белокурую малышку – дочкой…

В голове Тоси всё смешалось, невольно всплыли события далёких лет: городской возлюбленный – самодовольный красавчик кавказской национальности. Бесконечные с ним ссоры, расставания, примирения. После очередного крупного скандала вся на нервах Тоська тогда в село примчалась. Сгоряча замуж вышла. Илюшкиной любви по — началу на двоих хватало. Потом проснувшиеся к мужу нежные чувства, навсегда вытеснили из сердца пылкого горца.

Тося в непонимании закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Уловив суть дела, хозяин дома поспешил разрядить обстановку: «Мои, милые, дорогие женщины, — весело сказал Илья, — прекратите разводить сырость. Америку ты, мать, не открыла. Я всегда знал, что Данька – мой сын. Есения отныне нам третьей дочкой будет. А ты, Сонюшка, иди к деду на колени, иди, внученька, иди, лапонька, не бойся…»

© Нина Пигарева

Источник