Нате

Толпа, заполонившая площадь, неистовствовала. Молодые и старые, красивые и уродливые, богатые и бедные – все они изрыгали проклятья, пачкали одежды белыми и густыми слюнями, сжимали мокрыми руками внушительные булыжники и смотрели горящими глазами на возвышение, на котором удивленно замерла худощавая рыжая девушка в сером рубище.

Толпа кричала, призывала к ответу, рычала и безумствовала. Она была похожей на единый организм, наполненный кипящей первородной яростью. На миг исчезли все различия – богатый стоял плечом к плечу с грязным бродягой, красавцы поддерживали уродов, а молодые не вытирали с лиц пену, вылетавшую изо рта стариков.

— Сжечь её! – кричала толпа, в едином порыве поднимая руки к серому небу, по которому бежали набухшие, жирные тучи.
— Сжечь – мрачно спросил мужчина в черной мантии, стоящий рядом с девушкой. Он ответил тихо, но толпа его услышала, сразу замолчав и потупив глаза в пол. Мужчина слабо улыбнулся и склонил голову. Он привык, что толпа так реагировала на его слова. Ему это нравилось. Это возбуждало и доставляло особое удовольствие, которое невозможно было достичь вином или распутницами. Мужчина еще раз улыбнулся и повторил вопрос. – Вы просите сжечь её За что я должен предать её тело и душу очищающему огню
— Она ведьма! – раздался скрипучий старческий крик откуда-то из толпы.
— Мерзкая тварь! – вторил ему другой, более молодой и звонкий.
— Гнусная шлюха! – заголосила толпа. Девушка беспомощно водила безумными глазами по толпе, тщетно пытаясь увидеть хоть один взгляд поддержки и сочувствия. Но везде натыкалась только на ярость. – Лживая гадина! Греховная змея! Чудовище!
— Я не чудовище! – крикнула девушка, заломив от отчаяния руки. Мужчина в черном неприятно усмехнулся и кивнул замершему за спиной девушки здоровяку в красном колпаке с прорезями для глаз. Тот резко натянул веревку на шее рыжей узницы, из-за чего девушка упала на колени. Из её горла вырвался полузадушенный хрип и все те же слова. – Я не чудовище. Я всего лишь сказала правду.
— Кто из вас видел, как она колдовала – спросил мужчина, сплетя бледные руки на груди. Он обвел притихшую толпу серыми глазами и паскудно улыбнулся. – Кто готов предоставить доказательства
— Я готова! – протиснулась вперед толстая жена мельника, чье румяное лицо перекосила маска гнева. – Я видела.

— Что ты видела
— Видела, как она ночью в книгу заклинания писала и гадости про нас. А перо макала в кровь. У Здэчки три дня назад ребенок как раз пропал, а я знаю, что заклинания только кровью младенчиков в книги записывать нужно, — толстуха словно выплюнула эти слова и, посмотрев на рыжую девушку, плюнула через левое плечо. – Не иначе она ребенка-то забрала, а потом осушила и чернила из его крови приготовила.
— Не ты ли, Кумишка, в том году попалась, покупая травы у знахарки, что за лесом живет – прищурившись, спросил мужчина в черном. Он оскалил мелкие острые зубки, когда мельничиха покраснела и затравленно оглянулась, словно ища поддержки, но наткнулась лишь на безразличные и злые глаза толпы. Мужчина кашлянул и, отряхнув плечо от пыли, продолжил. – Ты, Кумишка. Но не волнуйся, тебя оправдали. Ты же обычные травы покупала, так И не вредить кому-то собралась, а уважаемого Кутя хотела вылечить от простуды
— Да, да, — затрясла головой мельничиха, а её щеки заколыхались от излишнего рвения. – Так и есть, господарь. А эта девица, несомненно, зло затеяла. И ребенок у Здэчки пропал не просто так.
— Кто из вас видел, как она творила мерзости
— Я видел, господарь, — поднял руку тощий и вонючий торговец красками. Он кашлянул, а затем сплюнул коричневой слюной на землю. – Видел. Все видел.

— Что ты видел
— Видел, как она Кумишке-то гадости говорила. Сказала, что Кумишка дрянь и шаболда.
— И почему она назвала Кумишку дрянью и шаболдой – лениво спросил мужчина и, зевнув, усмехнулся, когда торговец замялся. – Говори, Унций. Не бойся.
— Она, это, видела, как Кумишка у знахарки травы покупала, а потом слышала, как Кумишка хотела понос, значит, на Кутя наслать, — буркнул торговец, пряча глаза от мельничихи, смотрящей на него с ненавистью. – Он её, вроде как, отлупил, когда она на него щи умышленно опрокинула. Так и сказала, что неправильно это, а Кумишка её гнидой назвала.
— Интересно, — ответил мужчина, расхаживая по возвышению, на котором помимо него, девушки и палача стоял толстый столб, под которым лежали вязанки дров. – И впрямь она мерзости творила
— Творила, господарь. Она Кумишку не только обругала, но и грязью ей платье испортила, а потом в ро… лицо, значит, плюнула. Из-за чего у Кумишки нарывы повылазили и она неделю дома сидела. Не иначе, колдунья-то рыжая, господарь.
— Вы назвали её шлюхой и лживой гадиной, — продолжил мужчина. – Кто готов это подтвердить

— Я готов! – откликнулся здоровый и хмурый кузнец, подходя ближе к помосту. – Парней она нормальных от себя отворачивает, а негодяев привечает. Сира вон, обосратого, домой привела, а когда он утром вышел, то лыбился, как блажной, и в новых портках был. Племяш мой к этой гадине сватался, а та его хреном обозвала и сказала, что он свиней, того, имает по-пьяни. Ну, все мы люди, господарь, а за хмель-то чего судить, когда сам не свой, а А тут еще и ложь была. Врет она все. Не имал Шиня свиней, он дев любит. А она его чумой наградила, зараза.
— Чумой – поднял бровь мужчина, с ехидцей посмотрев на кузнеца.
— Чумой, господарь. Шиня, как вернулся от неё, так сам не свой. В постель, значит, того. Ссытся, в глаза не смотрит, к живности ни ногой. Порча на нём, сам видел. И все из-за неё, гадины лживой.
— Я услышал достаточно, — хмыкнул мужчина, взглядом обводя толпу. Он улыбнулся, когда увидел, что толпа озверела её сильнее, а воздух загустел от еле скрываемой ярости. – Значит, вы хотите, чтобы я сжёг её
— Хотим! – заорала толпа, напирая вперед. Мужчина дал знак палачу и тот резво привязал рыжую девушку к столбу, а затем, зажег факел и протянул его господину.

— Каждый имеет право на последнее слово, — сказал мужчина, подходя к девушке. – Говори, если тебе есть, что сказать. Ты услышишь только правду и ничего кроме правды.
— За что вы хотите сжечь меня – тонко крикнула девушка. – Я же говорила только правду.
— Ты забрала у нас ненависть и ты озвучила её, — толпа ответила ей нестройным хором и изумленно замолчала, когда поняла, что сказала. Но молчание длилось недолго. Сначала раздался один крик, потом второй и ненависть вернулась. Она забурлила, как море в жуткий ураган, вспенила людские души, оголив их, словно нервы, и выплеснулась наружу, сжигая все, что её сдерживало. – Ты сказала то, о чём мы думали! Сгори! Сгори!
— Вы по-прежнему хотите, чтобы я сжёг её – улыбнулся мужчина и, дождавшись одобрительного рева, бросил факел на поленницы дров, презрительно добавив. – Нате!

Но пламя не взметнулось к небесам и не сожгло бледную рыжую девушку. На небесах громыхнуло, и сверху хлынул ливень, безжалостно избивая толпу тяжелыми, ледяными каплями. Он лил плотной завесой, пронзая мигом пропитавшуюся влагой землю и поднимая в воздух пыльные брызги. Он бил по головам толпы, а толпа кричала от страха, разбегаясь в ужасе от грома и молний. Ливень творил свой суд, и через минуту на площади остался лишь мужчина в черном и привязанная к столбу девушка.
Её грудь взволнованно вздымалась и грозилась прорвать мокрое и набухшее рубище. Она слабо вскрикнула, когда мужчина вытащил из-за пояса тонкий нож, а потом без сил упала на вязанки дров, когда он перерезал веревки, удерживающие её у столба.

— Уходи, — тихо сказал он, подавая ей руку. – Ты освободила ненависть.
— Ты отпускаешь меня – спросила девушка, дрожа от холода. Мужчина слабо улыбнулся и, присев на корточки, приблизил к ней свое лицо.
— Ты не забирала у них ненависть, Правда. Ты её освободила, когда не смогла больше молчать, — ответил он. – А ненависть… Я всегда был рядом, но они предпочитали держать меня в себе, вариться в собственной желчи и обвинять кого угодно, но только не себя. Ненависть всегда приходит, когда сгорает Правда. Толпа ненавидит Правду, а когда сжигает её, то начинает ненавидеть себя, понимая, что Правда была права…

© Гектор Шульц

Другие работы автора:

Источник