Истории из жизни реальных людей
Будто дома строили сразу с ними. Бабушка объяснила мне, что так люди хотят защитить себя. Больше других моё внимание привлекал один балкон из соседнего подъезда. Каждый день, гуляя во дворе, я видел, как открывается деревянная створка, на свет появляется худая рука, протягивает что-то прохожему и тут же скрывается во тьме. Никогда я не видел владельца этой руки, но откуда-то знал, что это женщина. Мне было шесть или семь лет, и я догадывался, что не зря мать строго-настрого запрещает подходить к плохому окну на первом этаже. Тогда же я впервые услышал страшное слово «наркотики».
Чуть позже всеми овладела истерия по поводу наркотиков. О них говорили, ими пугали родителей, родители вглядывались в своих детей, надеясь не обнаружить признаков того, что твой ребенок стал употреблять. В школе, начиная с первого класса, с нами вели беседы о вреде наркотиков. В газетах и по телевизору выходили специальные репортажи. Милиция денно и нощно закрывала притоны. А окошко первого этажа по-прежнему открывалось, и на свет появлялась худая рука с зажатой в кулаке дозой.
Торговля шла не первый год, и жильцы дома смирились с ней, научились сосуществовать так же, как сосуществовали с пьяными драками и поломанными скамейками. Даже привыкли к смачному, устойчивому запаху опиатов. Этот запах пропитал мои детские воспоминания.
В нашем доме жил толстяк с усами и жиденькой шевелюрой. На его серовато-голубой рубашке красовались погоны с четырьмя звездочками на каждом, но он вовсе не походил на Дядю Степу из детских книжек. Люди чувствовали, что он так и не стал героем и озлобился, и сторонились его. Даже больше, чем плохого окна на первом этаже.
Однажды местный торч, доведенный до отчаяния отсутствием дозы, дернул на рынке сумку у женщины и помчался к заветному окошку. Когда понял, что сумка пуста, пытался расплатиться хотя бы ей. Барабанил в окно, дергал прутья решетки, всплескивал руками, клянчил и даже плакал. Худая рука так и не показалась на свет. К вечеру кара за кражу пустой сумки настигла его. Толстяк сразу же вычислил грабителя, и последний пропал с улиц на три года.
Не ставший героем милиционер вообще имел отличный нюх на преступления. Раз в неделю кто-нибудь из местных отправлялся в отделение и, если выходил, то только когда ссадины и синяки переставали служить напоминанием о встрече с представителем закона. Даже бытовые конфликты тут же сходили на нет, стоило ему замаячить на горизонте. А про круглосуточную торговлю наркотиками он будто не знал. Наверное, думал я, густые усы мешают ему почувствовать опиатную вонь. Как иначе объяснить симбиоз барыги и милиционера, живущих в одном доме, я не знал.
Разгадка, такая явная и грубая, ускользала от меня, пока однажды дед не проболтался. На одном из семейных застолий, когда от съеденного и выпитого взрослые забывали по какому поводу собрались, я услышал разговор деда и бабушки.
— Козел этот Светку прикрыл, — сокрушался дед.
— Меньше пить будешь, — парировала его бабушка.
— Сука ментовская. Чем ему Светка не угодила Ну торговала баба самогонкой и торговала бы. Знаешь какая у неё самогонка Слеза! – дед опрокинул рюмку мутных Светкиных слез и стукнул ей по столу.
— Иди ты к черту! – отмахнулась бабушка.
— Конечно! Сам-то, пади, только дорогую водку берет. Вон какое пузо отожрал, сука плешивая. Там возьмет, здесь ему занесут. Вовка из второго подъезда сам видел, — продолжал дед.
— А ты всю жизнь не брал. Только горло драл да пил, — взорвалась бабушка.
— А эта блядюга, Надька, как торговала наркотиками, так и будет! – пьяная пунцовость на щеках деда сменилась белыми пятнами.
— Ты не ори, не ори. У Надьки мать сам знаешь кто. И Надька сама знает кому давать. И вся милиция её знает. Надька умная. И участковый не дурак.
— А я что ли дурак, получается Ну, щас топор возьму и порублю окна все блядюге этой. Посмотрим, кто дурак.
— Ты не ори, дурак. На вот, пей слезы свои. – бабушка подлила деду еще самогонки, и оба успокоились.
Теперь я знал, что торговку зовут Надежда.
Пока я взрослел, жизнь в телевизоре менялась каждый день. Из черно-белой она превратилась в цветную, но жильцы дома будто не замечали этого. Как не замечали соседства милиционера и торговки. Даже когда под Новый год уставший президент заявил, что уходит, никто в доме не отреагировал. Лишь бокалы с шампанским звякнули на секунду позже обычного.
Настоящие перемены всколыхнули двор чуть позже. Летним утром я скучал на детской площадке, гоняя камешек вокруг остова единственных качелей, как прогремела новость: мэра посадили. На улицу посыпали люди, обгоняя и толкаясь, спеша поделиться новостью. Одни причитали, вспоминали построенную мэром дорогу, чистые дворы, порядок в городе, снижение преступности и новые рабочие места; другие зачитывали полосы единственной газеты: «Мэр – взяточник», «Мэр лечил чеченских террористов на турбазе», «Мэр – местный криминальный глава».
Плохое окно на первом этаже захлопнулось и будто скукожилось. Напрасно наркоманы со всего района стучали по стеклу и размахивали перед ним смятыми купюрами: окно Надежды больше не открывалось.
Вечером страсти поутихли, и двор погрузился в привычную провинциальную дремоту, как, разгоняя сиреной детский смех, во двор въехала большая машина. Из её нутра посыпали люди в масках и ринулись к окну. Всего несколько секунд, и решетка была вырвана с корнями, а рэмбо в мешковатой форме штурмовали первый этаж. Улыбаясь в густые усы, неподалеку стоял участковый.
Торговку выводили с другой стороны дома, где скрипела петлями деревянная дверь подъезда. На её голове был мешок, и ребятня так и не увидела лица Надежды.
Надежда покинула наш двор, казалось, навсегда.
Со временем в квартиру на первом этаже въехали другие жильцы, поставили решетку на место и побелили створки. Прихватив с собой пару ребят постарше, в небо унеслась опиантая вонь.
Я почти забыл эту историю, если бы не сегодняшний день. Проходя мимо отчего двора, я увидел широкую надпись аккурат под окном, бывшим раньше плохим. Черная краска на стене была адресом сайта, по которому можно найти клад. И я понял, что Надежда еще жива.