Кузьмич собрался умирать! Не так, что бы в шутку, понарошку, а по настоящему. Деловитый, обстоятельный по жизни мужик, он и сейчас подошел к столь ответственному делу неторопливо и серьезно. После полудня переоделся во все чистое, мысленно поблагодарил соседку, помогавшую ему вести хозяйство после смерти Марфы Васильевны, незабвенной любушки голубушки, оставившей своего мужа лет десять тому назад. Плотно пообедал яичницей с салом. Хотел выпить самогонки, но передумал.
В избе тепло. Летнее солнышко вовсю вливалось в окошки. После обильной еды Кузьмича слегка сморило, потянуло на сон.
— Вздремну маленько! – пробормотал старик: — Надо сил набраться! Дело-то не шутейное! Иные к такому загодя готовятся, а я – раз, и надумал…
Лег на лавку, накинул на ноги старенький полушубок и уснул.
…Пробудился он поздно. В доме сгущались мутные вечерние сумерки. Кузьмич, от духоты разомлел, осовело смотрел по сторонам.
«Это я чё, умер что-ли Вот те на! И не заметил!» — подумал он, с трудом приходя в себя: — А отчего я в своей избе Нет, живой еще! Вон, на кухне, ворохнулся кто-то! Кто бы это»
— Леха Ты ли – подал голос Кузьмич.
— Я! Кто же еще! – в комнату вошел высокий, седоволосый мужчина, веселый, лицо улыбается: — А ты чего средь бела дня спишь Прихворал
— Нет! Вроде здоров! – увидев давнего знакомца Кузьмич взбодрился, выпрямил худенькое тело. Выцветшими от старости глазками, строго и внимательно, смотрел соседа:
— Тут такое дело, сосед! Помирать я собрался!
— Не рано ли – усмехнулся Леха: — Все ли с тобой ладно
— Не смейся! В памяти я! Надысь, приходила ко мне Марфуша моя, звала! Плачет сердешная!
— Так может тебе батюшку позвать Пока в памяти, исповедуешься! – продолжал ерничать сосед.
— Типун тебе на язык! – рассердился Кузьмич: — Ты, Леха, семьдесят годов прожил, а ума не нажил! Сам знаешь, я этих длиннополых на дух не принимаю!
— А Васильевна твоя, привержена была! Ни одной службы не пропускала…
— Знаю,знаю! – сварливо прервал его Кузьмич: — В девках, в бабах – все как у людей было! А как к старости подошло, так ровно подменили старуху! Сколько с ней боролся, просвещал, все бестолку! Тьфу! — с досадой сплюнул старик: — Ослепили, глупую…
— Зря ты так! Она грехи замаливала, душу спасала!
— У Марфы, за всю жизнь – один грех, наблюдался! Тот, что за меня замуж выскочила! Говорили ей, не ходи за него, не ходи! А она – вышла! – последние слова Кузьмич выговорил с плохо скрываемой гордостью.
— Тогда за тебя, дурака, Господа молила! Ты у нас грешник известный!
— За себя я сам отвечу, хоть перед кем! Николи за чужую спину не прятался! А вот ей, голубушке, чую – плохо там! Зовет меня!
— Как зовет – вытаращился сосед.
— Вот так и зовет! Недели две уже как снится! И сейчас, дреманул маленько, и такое увидел… Не поверишь!
— Ну к! …Ну! – заерзал на стульчике Леха: — Не томи, рассказывай!
— Попить бы чего! Холодненького! Ты не поленись, в погребе квас стоит! Принес бы…
— Вот хорошо! – довольно крякнул Кузьмич, передавая соседу опустевшую кружку.
— Может самогонки, по глоточку! Пока моя не видит! Как смотришь
— Нет! – отказался Кузьмич: — В обед хотел хлебнуть, да передумал! Вспомнил: как Марфуша помирала, так говорила мне, «ты хоть перед смертушкой не пей! Не надо!» Дело серьезное, человек один раз помирает. Тверёзый уходить буду. Хватит. Отпил свое! Опять лыбишься Лучше слушай. И не перебивай, не то забуду!
— Так вот! Снится мне, что помер я! Как положено помер, насовсем! Покрутился по избе, на вас горемычных поглядел, как вы надо мной кручинитесь, и засобирался в дорогу! А дорогу – хорошо-о видно! Вокруг туман, серенький такой, а тропа через него – твердая! Иду по ней потихоньку, наслаждаюсь! Только видов, никаких! Все серо!
Иду дальше! Гляжу, а впереди, вроде как народ толпится! Много народа! Подхожу – точно, народ! Разный: старые, есть и молодые, но больше старики да старухи. Проталкиваюсь я через них, а самому – жутко стало! Какие-то неживые они, холодные! Иные уже и пованивают! Не стерпел я, гаркнул, со страху: «Чего толпимся, православные Куда очередь Кто крайний». Заметили меня, стали оглядываться. Подходит одна старушенция, пощупала меня и скрипит: «Тепленький! Видать свеженький еще, только помер!»
Глянул я на нее и обмер! Помнишь Леха, Митриевну Да – Маркова она, по мужу! Аль забыл
— Так она померла! Лет пятнадцать назад как схоронили!
— Вот, вот! И я про то вспомнил! Она, родимая! Только – уже тлеть начала! «Ты ли, Митриевна» — спрашиваю. Обрадовалась, закивала так радостно. Словно родню встретила! А помнишь, как она меня костерила, когда я ей крышу перекрывал
— Помню! Только не за крышу она тебя чертохвостила! Говорят, ты не только крышу перекрыл, но и дочку ее, разведенку, «покрыл»…
— Ну, это не доказано! – ухмыльнулся Кузьмич: — Я ей что, бугай колхозный, что бы «телок крыть»… Дальше слушай! «Ты чего тут делаешь» — спрашиваю ее. «Стоим! Все стоим! Много нас!». «А чего ждете-то». «Дорогу, батюшка мой, дорогу ждем!». «Какую дорогу, куда». «В царствие небесное, куда-же еще! К спасителю нашему, на жизнь вечную!» «А чего не идете». «Так нету никого! Пришли, а никого нет! Куда идти, дорог-то много! Целых три! По какой идти Вот и ждем, Спасителя, что-бы указал!». «Ясно! – говорю: — Привыкли жить по указке, вот и встали! Ты, мою – не встречала». «Тут она, с нами!». «Веди к ней!». «А ты ступай, — говорит мне, — вперед, к перекрестку! Я ее туда выведу!»
Вот и пошел я. Большая толпа, много несвежих, не известно сколько тут ждут! Вышел я к перекрестью: три дороги отходят! А куда ведут — непонятно! Не видно ничего, шагов сто и туман… Вижу, идет моя, любушка — голубушка! Обняла, плачет сердешная! Но сохранилась хорошо, как живая! Почуяла что я теплый, и спрашивает: «Ты ведь живой! Как сюда попал, тут только мы, суда дожидаемся!». «Попал да и попал! Сама звала, вот и пришел!». Еще пуще, расплакалась: «При жизни, говорит, сомневалась в тебе! А ты на тот свет, живьем, ради меня пошел!». «А как же! – отвечаю: — Я тебя, голуба моя, николи из виду не терял! На нашем свете привечал, и на этом – видать судьба наша, вместе идти!». «Знать бы, куда идти!». «А что – спрашиваю: — Так все и стоят Никто уходить не пробовал». «Пробуют, такие как ты, неверы! Только куда идут – не видно! Пройдут маленько, и в тумане пропадают! Спаси господи, их души!» «Будет тебе молиться! Дома не намолилась Не знаешь куда идти, как это вышло» «За грехи все нам! – встряла Митриевна: — Нам еще батюшка говорил, плохо веру держите, пост не блюдёте! Будет с вас спрос на небесех! Вот и попали мы, грешные!». «Не скули, бабка! Найдем дорогу, ждать не будем! Идем, Марфуша!»
«Куда – испугалась бедняжка моя: — Вдруг не на ту дорогу ступим и в ад придем Что тогда будет!». «Ничего не будет! – отвечаю: — Ты меня знаешь. Я с этим народом стоять не буду! Пусть сами, без нас – истлевают! Надо идти! А туманом – меня не напугать! Придем – посмотрим! Не понравится, назад вернемся! Я эту дорогу запомню, потом по другой пойдем! А если и ад, так что И в аду люди живут, не одни черти! На крайняк, договориться можно: если ты хороший человек, так везде – договоришься!». Вот и пошли мы… А толпа – волнуется, завидует нам, а стронуться не смеет! Не велели, не показали, не указали! Праведность хранят, а сами «живьём» тлеют… Может и не придет за ними никто! У Бога дел много…
— Дальше Что дальше было – сосед ошалело смотрел на Кузьмича.
— Не помню, проснулся я!
— Что делать будешь, сосед
— Как что – удивился старик: — Сказал же, помирать буду!
— А может погодишь Вроде еще не совсем до края дошел!
— Нет! Чую, что дошел! Девятый десяток доживаю, хватит! Вам спасибо, не то тяжко мне было бы! Козу, кабанчика – заберите себе! Дом – как дети решат! Меня на земле уже ничего не держит! Дети сами с детьми… Кот и тот, второй месяц как по кошкам ушел! А я свое – отшастал! Ты сосед, как Куземка мой рыжий – вернется, забери его! Он к тебе пойдет, знает тебя! Помнишь, как ты его самогоном «угостил». Да! Самогонку то-же возьми, выпьете за помин души моей грешной! А мне – надо идти, кто Марфушу на свет выведет, если не я Мается она там одна, обманутая, брошенная… Ну вроде – все! Ступай!
— Может свечку, освященную – возьмешь Сам говоришь, мутно там!
— Дурень! Там свечи не горят, видать воздуха – совсем нет!
— А как же ты…
— Как-как! – передразнил соседа Кузьмич: — Балбес ты! Я же во сне там был! Зачем мне воздух Ну все, иди! Утром придете! Я двери запирать не стану, не то ломать будете! И еще! – уже вдогон, крикнул Кузьмич: — Телефоны сынов на тумбочке, на бумаге выписаны! Позвонишь им сам! Так, мол, и так – вышло! Как положено! …И похоронные, под скатеркой найдете… Пятьдесят тысяч, должно хватить…
…Кузьмич попил кваску. В груди его что сладко томило. Слегка закружилась голова.
— Должно хватить! Не в городу, землю покупать не надо!
Ему снился сон: идут они с любушкой – голубушкой по дороге, что налево ведет. А позади – толпа, тихо ропщет, взывает, тлеет… А они – идут! Чем дальше, тем дорога та, становится — шире и светлее! И Марфуша, помолодела, заулыбалась и стала красивой – прекрасивой!
— Видать, правильную дорогу ты выбрал! – шепнула Марфуша.
— А то! – загордился, тоже, помолодевший Кузьмич: — Ты меня знаешь! Я всю жизнь вперед шел, своим умом дороги выбирал…
— А ты мне никогда не говорил что любишь! Вредничал
— Как это – удивился Кузьмич: — Про любовь, только коты орут, да – невротики малахольные! Любовь, голуба моя, она – тихо живет…
…Под утро он шевельнулся, глубоко вздохнул и не выдохнул! Умер, Кузьмич! Не понарошку, по настоящему… Как положено…
29.04.18.
Автор: vasiliy.shein