Истории из жизни реальных людей
Отпуск — дело хорошее, а для служивого человека — самое святое! Начинаются сборы в дорогу. Быстро гладится фланка первого срока. Из-за недостатка времени вместо пришивания свежих золотых шевронов на погончики — они приклеиваются клеем ПВА. Экстренно «торпедируются» брюки клеш и собирается отпускной чемоданчик с загодя припасенными гостинцами домашним и друзьям.
Через два часа в подбитом рыбьем пухом флотском бушлате, сияющий от счастья и надраенный, как корабельная медная рында, Паша мчится по старинной кенигсбергской брусчатке на калининградский железнодорожный вокзал. Опрокидывая трамваи по пути, с копченым угрем под мышкой он напевает привязавшийся где-то припев флотской песни — На побывку едет молодой моряк, грудь его в медалях, жопа в якорях
Пупкин, в возрасте, когда касание девичьей груди приводит к беременности, четко знает: хочешь добраться быстро лети самолетом, а если во время поездом. В кассах вокзала, как всегда в советское время билетов нет. Начинается российская суета, когда билетов нет, а все едут. Не смотря на то, что перрон цепляется ему за карманы бушлата, парень просачивается в вагон без билета как плесень, на одном флотском желании. Двадцатилетняя юность бурлит в нем здоровой неуемной жизнью.
Паша с добрым симпатичным лицом и кучей дружеских советов едет на поезде «Янтарь» с берегов седой холодной Балтики в свой родной волжский городок, затерявшийся на бескрайних просторах России. В дороге Пупкин аккуратно и опрятно одет, по военному заправлен и подтянут. Ярко-желтые лычки на черных погонах моряка кажутся золотыми. Медная бляха на ремне сияет так, что ее можно использовать, как зеркало для бритья. Стрелки на флотских брюках отутюжены до остроты командирского кортика.
Водку в дороге парень с кем и где попало, не пьет. Аполитичных разговоров с незнакомцами не ведет. С бомжами не якшается, дорожных половых связей, порочащих гордое звание советского моряка, не имеет. С отпуском в кармане флотского бушлата, обласканный службой и командиром Паша скромно сидит у прохода на боковой сидушке около вагонного титана, прикинувшись стоп-краном и с любопытством любуется бескрайними просторами своей Великой Страны. Между делом попивает из граненого стакана с мельхиоровым подстаканником балованный черный кирпичный чаек, терпко воняющий содой и поездной шваброй.
Дома Пупкин немножко «расслабляется». После радостной и хлебосольной встречи с матушкой и отцом идет к друзьям. С ними на скамейке в городском Парке Культуры и Отдыха кушает плодово-выгодного винца местного разлива, отдающего керосином с привкусом ржавчины и полирует его мутным пивком с бутербродами из дохлой кильки.
После очередного бокала «адской смеси» верхние пуговицы своего флотского бушлата перешитого «в талию» расстегивает. Выворачивает на всю толщину белый кант на черной бескозырке. Снимает с шеи и прячет в карман темный треугольник с белым подворотничком, называемым галстуком, а среди флотских оболтусов просто «сопливчиком». Заменяет его снежно белым шелковым офицерским кашне. Все делает так, чтобы была видна на его гвардейской безволосой молодецкой груди гордость любого моряка — флотская сине-белая тельняшка.
С видом опытного «морского волка», Паша-мореман, пахнущий водорослями и корабельным гальюном в компании своих бывших одноклассников «рулит» по улочкам родного городка вразвалочку раскачивающейся походкой, будто по палубе своего корабля.
Вид у него что надо! Черные флотские брюки «клеш» с матросским клапаном на детородном органе, бескозырка на затылке с полуметровыми «косичками» и золотыми якорьками на концах ленточек, широкий ремень с медной якорной бляхой, сияют, как начищенной иконостас. Молодая морда лица, преданная партии и комсомолу выбрита до синего блеска, как у покойника.
Природа радуется молодежи, их хорошему настроению и счастливому виду. Солнце щекочет подмышки девушкам, провоцируя их на не обдуманные поступки. Сороки сидящие недисциплинированным табуном на ветках деревьев замолкают, когда мимо него проходит Паша-моряк.
За группой молодежи бежит стайка пацанов, пытаясь присобачиться к четкому шагу флотского парня. Прохожие завистливо оборачиваются в след молодежной компании, которая гордо несет на себе восхищенные взгляды окружающих, как жених невесту. Сердобольные старушки вздыхают в душе:
— Вот оно счастье матери! Какого парня родила и воспитала!
Девчонки тихо про себя вздыхают, стеснительно разглаживая ладошками оборки юбок и поправляя и так высоко торчавшие бюсты в глубоких, как выгребная яма декольте. Местная шпана с черной завистью смотрят в спину Паши, спрашивая себя — почему они не моряки Все хорошо прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо, как поется в известной песенке, если бы не одно «Но»!
Плохому танцору всегда мешает что Понятно знаем! Хотя хорошего танцора всегда видно из-за яиц. Ну, а флотскому военному человеку всегда мешает это пресловутое и страшное «Но», которое периодически падает на него с мачты или появляется из-за угла в виде любимого командира.
Город еще улыбался и радовался мирному небу, когда навстречу матросу Пупкину по закону подлости, вдруг, откуда не возьмись, появился, нет, не «забубнись», а военный патруль во главе с начальником в серой шинели. Угреватый, как весенний огурец из теплицы начальник патруля обмотан помятой жизнью портупеей. «Как надену портупею все тупею и тупею». Откуда он взялся в небольшом городишке Сам ума не приложу. Чудеса в решете дыр много, а выскочить некуда.
Пехотный капитан, осененный его преподобием Уставом, командирским голосом останавливает нашего матроса-альбатроса.
— Эй, сержант! Оба ко мне!
Сильный удар по голове не так бы оглушил матроса, как эта команда. Паша вначале почувствовал, будто его облили из ведра холодной мочой бешеной кобылы. Небольшие усики над верхней губой у него затвердели, а потом он чуть не рассмеялся.
«Сержант Пупкин!» со смеху можно описаться, — думает отпускник. — За плечами два года морской службы. Изучение комендорского дела, бессонные ходовые вахты под звездным куполом Млечного пути, выполнение сложных артиллерийских стрельб методом математического тыка, походы в Атлантику и Средиземное море.
При переходе экватора попробована командирская водка. Это когда плафон забортной воды и деревянным пластырем по голове. Были походы с дружеским визитом в иностранные порты, не говоря уже о том, что уже «перепахана» вдоль и поперек вся мелководная седая Балтика и многое-многое другое, о чем человек, живущий на берегу даже и не догадывается. А тут на тебе пехотное обращение! Воистину капитан — серый, как штаны пожарного.
Пупкин, вспыхнув от негодования, но, сдерживая себя суровой школой флотской дисциплины с горящим золотом галуном на погонах, посмотрев на офицера уничтожающим взглядом, четко подходит сильным уверенным кролем «по дуге большого круга» к военному начальнику, будто подплывает к пивному ларьку. Дуга большого круга кратчайший путь между двумя точками на поверхности шара, а значит короткий путь до начальника патруля.
— Прошу прощения товарищ капитан, я не сержант, а старшина, — молодого моряка начинает забавлять бестолковость «пехоты», и он подчеркивает, что тот никогда не поймет шика флотских названий.
А не один ли черт Что в лоб, что по лбу, все равно младший командир, — думает «шинель», явно не понимая, что к чему и продолжает.
— Что вы передо мной стоите, как толпа людей Докладывать начальнику не научились Или где — начинается классическое солдафонство.
— Я что, собака, тут на вас бегать Снимите перчатки, раз их все равно у вас нет! Равняйсь! Отставить! Смирно, и никаких! Надо смотреть не глазами, а громче голову поворачивать! Отрастили тут усы этот плацдарм для мандавошек, а завтра Родину продашь
Паша подтягивается, стараясь дышать в сторону. Становится по стойке «Смирно», пятки вместе, носки на пятку, руки по швам, будто шкерт проглатывает. Не обращая внимания на слово «сержант», приложив правую руку к бескозырке, четко докладывает.
— Товарищ капитан! Старшина 2 статьи Пупкин по вашему приказанию прибыл!
— Стой там, слушай сюда! Молчать, я тебя спрашиваю. Матрос пошел, какой-то непуганый! Почему, сержант, нарушаешь форму одежды — начальник патруля нудящим голосом задает очередной перманентный вопрос моряку, не обращая внимания на морское словечко «старшина».
— Тоже мне защитник Родины! В окопах не сидел, под танк не ложился, а туда же, разглагольствует — мол, я все знаю, говно ложками ел, а сам кроме своей женилки пока еще ничего стоящего в руках не держал
— А что именно я нарушил не обращая внимания на придирки, вытянувшись перед начальником в гитарную струну, подчеркнуто вежливо спрашивает Паша с тихим выражением лица.
Он убежден, что матрос должен быть всегда вежлив, но холоден, как крейсерская палуба. Моряк дает понять своим видом неизмеримую пропасть между захудалым армейским служакой, дослужившегося до седых яиц и настоящим флотским человеком, увидевшим весь мир.
— К-как ч-что Не умничать! Смотри, это тебе выйдет боком! — офицер начинает «заводиться» от непонимающего матроса и сереть, как солдатское сукно. — Весь расхлестан, ремень на яйцах висит. Не подтянут и не стрижен. Пейсы отрастил до задницы! Оброс тут как Орфей и Эвридика!
В нем закипают обида и бессильная злость на флотского мальчишку. Флот! Блестящий и начищенный Флот! — думает он, а Армия Ее провинциальные полки, Вани-взводные, которые едят говно саперными лопатками по колено в грязи в полях и лесах, на сборах и учениях. Гниют в захудалых гарнизонах у черта на куличках и на коих зиждется простая военная служба. Почему они всегда в тени
Его начинает возбуждать волнующий запах моря, исходящий от моряка, его развалистая походка, брюки клеш. Бесит непонятные для него морская форма и специфические словечки, но больше всего — «аристократическая» вежливость и независимый вид старшины. Капитан хорошо понимает, что чтобы он не сказал, моряк со спокойствием выслушает его, плюнет в душе и уйдет провожаемый восхищенными взглядами своих друзей.
— Фуфайка у вас сержант расстегнута на распашку. Ремень болтается, как шлея на абажуре и фуражка сидит на голове словно седло на корове, — начальник патруля начинает перечислять нарушения.
— Это у вас в пехоте — фуфайка, а у нас «это» называется бушлатом! А на голове у меня не фуражка, товарищ капитан, опять вежливо поправляет армейца азбучными истинами Пупкин, вновь не обращая на слово «сержант», а флотская бескозырка!
Начальник патруля, у которого фуражка на голове, в виде шляпки гвоздя сидит, как сапог на самоваре набычивается. Не обращая внимания на объяснения морячка, в туне размышляет. — Странно в жизни получается. Он, будучи курсантом, сам недавно насмехался над такими «деревянными по пояс и обитыми железом», но прошло время и сам стал такими. Почему
Очнувшись от видений, капитан, возмущенно восклицает.
— Недоперепонял! — и смотрит на шею матросу.
Достает из-под обшлага шинели свой палец, тычет им на кашне моряка и строго, но с нервным напряжением спрашивает Пупкина.
— Молчать! Не надо острить! Я отучу тебя водку пьянствовать и беспорядки нарушать! — офицер набирает обороты.
— Сержант, я не спрашиваю, а говорю — что это такое П-почему на шее постельное белье торчит У вас нет… — тут наступает неловкое замешательство «сапога», который не знает морских терминов и названий.
— Ну, это эта что вы там, моряки носите на шее…
— На шее переспрашивает Пупкин, ослепительно сияя уголками снежно белого шарфика.
Напрасно Паша старается принять озабоченный вид. Его морда лица начинает гореть смехом, и он на виду всех решает разыграть «пехоту». С невинными глазами Пупкин начинает выкаблучиваться, как вша на спардеке. Открывается занавес «Театра одного актера».
За незатейливой сценкой тихо наблюдают два молоденьких патрульных в шершавых с сединой шинелях до пят, как у пушкинского Командора. Солдаты одеты в форму «гвоздь» — шинель с пилоткой, имеющей вид женского полового органа. При этом штык-ножи в ножнах на поясе у них висят, как покойники и нестерпимо трут им переднюю промежность.
«Ребята от сохи» вообще впервые в жизни видят живого настоящего моряка в статной и красивой черной флотской форме, поэтому молчат, как рыба об лед в две пары очумелых глаз. Они завистливо смотрят на красивую тельняшку с шиком выглядывающую из-под кашне на груди моряка ровно на три полоски. «Пехота» с удивлением застывает с открытыми ртами.
За спинами «сапогов» с неподдельным любопытством останавливается трамвай, привязанный за провода своим бантиком, что бы ни убежал с маршрута. Солнечный луч играет на отдраенной медной бляхе моряка, озорно слепя глаза начальнику патруля.
Интересно все-таки получается, на флоте служат дети рабочих и крестьян, которых «белой костью» и аристократами не назовешь, но как все-таки они отличаются от солдат Армии. Почему Может, потому что корабельное оружие оружие сложное и коллективное. От самого последнего матроса на корабле и подводной лодки зависит жизнь всего многолюдного экипажа Банально звучит, но море человеческих ошибок и личных амбиций не прощает.
Матросу, как в солдатской казарме в зубы не дашь, ты с ним связан единой веревкой на нескольких десятков квадратных метрах корабельной палубы. Это вам не лопатой в земле ковыряться. А может отличие в незыблемости вековых морских традиций. Разве можно забыть праздник Нептуна при пересечении кораблем экватора, освещение («крещение») нового корабля Флотские традиции стары и мудры, как пословицы и помогают морякам жить без лишних хлопот и утомительных раздумий о мелочах обычной жизни.
— Нет, на шее, товарищ моряк! Именно на шее, сапог вам в тарелку, — капитан начинает нервно качаться с носка на пятку и скрипеть рантами на ослепительно вычищенных хромовых сапогах, в которых отражается, как в зеркале его не застегнутая ширинка.
— Что вы имеете в виду — спрашивает Паша, размышляя в туне, как бы отмазаться от надоедливого начальника патруля и показать огромную разницу между захудалым армейским человеком и флотским интеллигентом.
Недолго думая, неожиданно с легкостью, приводящей к изумлению, он сдуру невинно ляпает.
— Кнехт, что ли честность в глазах моряка начинает светиться непорочностью девы Марии.
Для убедительности своих слов, старшина неторопливо достает из кармана флотского бушлата «сопливчик» с огненно белым подворотничком и разворачивает его перед носом начальника патруля. На лице капитана можно прочитать одну простую мысль: черт знает этих флотских. У них все пинком наизнанку. Переспрошу, так опять нарвусь на очередную какую-нибудь астролябию. Вот конфуз то будет перед солдатами, поэтому уверенно говорит.
— Я сам знаю, что кнехт, а не лопата! — ободренный подсказкой флотского шалопая и чувствуя, что тот как бы косвенно признает свою вину, начальник патруля с апломбом восклицает.
— Молчать, или я сейчас буду зверствовать! Я вас не спрашиваю, а говорю — почему вы его не носите Я здесь вам что Или вам устав не указ
Увы, капитан не знал, что на морском языке кнехтом называется массивная чугунная тумба, которая устанавливается на причалах морских портов для крепления за них швартовых тросов кораблей.
Паша, аккуратно поправляя свое ослепительно белое кашне и подтягивая флотский ремень с коленок на пупок, начинает на глазах прохожих как бы оправдываться, канюча с веселыми бесенятами в глазах:
— Извините, товарищ капитан. Больше не повториться, — и, ерничая, добавляет, как бывало в недавнее время в школе перед училкой по математике. — Я больше не буду
— Товарищ сержант! Прекратите мне здесь концерт с закатыванием, вы же не чучело. Это прямо таки верх низости. Предъявите ваш отпускной билет — начальник патруля требует уже жестким, командирским голосом, не т