Клетка

Место, в котором я появился на свет, многим внушало страх. Ещё бы замок моего отца, будто сложенный из грубого камня неведомым великаном, прятался в сердце лесной чащи. Очертания города можно было увидеть лишь с самой высокой его башни.
Но моим родителям чувство страха, казалось, было незнакомо. За первые девять лет моей жизни отец дважды пресёк попытки приграничных государств присвоить часть наших плодородных земель. Оба раза трон его много дней пустовал: приказы воинам он предпочитал отдавать не на свитках с королевской печатью, а на поле боя. Последняя победа досталась ему ценой левого глаза.
Мать не уступала ему храбростью. Дочь лесника, которую совсем юный монарший сын встретил на охоте, приняла его ухаживания, презрев угрозы вдовствующей королевы. Тщетно посланцы из замка рыскали по лесным тропинкам в поисках отца невесты; зря преданные служанки добавляли яд в еду и питьё девушки. Она взошла на трон и ни разу не заставила народ, присягнувший на верность новой королеве, пожалеть о том.
И как у двух этих людей мог родиться такой сын, как я
Хрупкий, бледный, то и дело болеющий ребёнок, которого пугали трели лесных птиц, ветви деревьев, стучащие в окно спальни ветреными ночами, узоры, нарисованные временем на каменных плитах… Не раз в холодном поту я сбрасывал покрывало сна, больше похожее на саван, и рыдал до тех пор, пока изящные руки матери не заключали меня в объятия.
Родители никогда не ругали меня за подобные выходки, однако и оставить их без внимания не могли.
Отец, если его не призывал горн, учил меня бесстрашию на свой лад. Вновь и вновь я, силясь не выпасть тощими ногами из стремян, опускал тяжёлый меч на бочку с щитом, но трофеями моими всякий раз были травмы и никогда хотя бы щепка. Мать подошла к решению этого вопроса иначе.
По вечерам она, отослав служанок, садилась на край моей постели. Тусклое пламя свечей роняло дрожащие блики на каштановое облако её кудрей и россыпь изумрудов тиары. Больше мне не было видно почти ничего, кроме агатового мерцания устремлённых на меня глаз.
— Сейчас мы дадим твоим страхам отпор, — говорила она с улыбкой, кладя тонкие пальцы на мою похолодевшую ладошку. И я, зажмурившись, следовал её указаниям.
Необходимо было представить клетку; форма и размеры были не важны. В клетке сидел мой страх (иногда стыд или гнев, но чаще всё-таки он). Я подробно описывал матери, какими их вижу. Страх, к примеру, был морщинистым кривозубым карликом с кожей пергаментного оттенка и большим горбом. Стыд плачущей девушкой со шрамами на щеках. Гнев худым мужчиной с чёрными глазами.
— Молодец, — отвечала королева, выслушав меня. А теперь скажи, что отпускаешь их, и открывай клетку. Что происходит
Поначалу это ничего не меняло: карлик заливался омерзительным смехом, девушка продолжала плакать, а мужчина, сгорбившись, сидел в углу. Нередко в такие моменты я, обессиленный, проваливался в сон, и тогда мать сидела рядом до рассвета, держа мою руку в своей. Но однажды…
Выскользнула, стараясь не глядеть на меня, девушка. Торопливо выбежал черноглазый. И, наконец, карлик, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вышел из клетки с недоброй ухмылкой.
Не помню, чтобы когда-либо прежде мне спалось так спокойно.
Мы повторяли это ночь за ночью, ещё и ещё, и птицы леса перестали казаться мне пугающими. Моё сердце застучало в такт лесным ветрам. В бороздах на камне я отныне видел дороги, зовущие меня. От упражнений с бочками я перешёл к поединкам с отцом, из которых со временем начал выходить победителем впрочем, будь у него оба глаза, это произошло бы не так скоро.
Мне минуло шестнадцать, когда на нас начали наступление с юга. И я знал, что эта война будет касаться и меня тоже. Скажу больше я этого хотел.
Взбудораженный грядущими переменами, я не сразу заметил, как изменилась мать, а она, похоже, стремилась скрыть от меня и отца происходящие с ней метаморфозы. Как раньше, королева встречала нас лёгкой улыбкой, но с каждым днём в ней словно прибавлялось боли; её каштановые косы больше не отливали рыжим; даже камни в тиаре, казалось, утратили блеск.
Ночью накануне битвы она позвала меня. Пришёл мой черёд опускаться на край её постели и осторожно брать мозолистыми пальцами прозрачную ледяную ладонь.
— Милый, мне пора проститься с тобой ненадолго, — шепнула мать. Я ухожу с лёгким сердцем, вверяя королевство храбрейшим из мужчин. Помни: ты властвуешь не только над своим народом, но и над своей душой. И в том, и в другом случае жестокость удел недостойного правителя. Ты сильнее своих страхов, гнева и стыда. Будь к ним милосерден отпускай их.
Я начал было говорить, что прощаться рано, что она нам очень нужна и что ей обязательно скоро станет лучше, когда вдруг понял, что королева перестала дышать.
Ужас обуял меня. Выпустив руку покойницы, я бросился в свою спальню и, задвинув засов и тяжело дыша, опустился было на плиты, но тут же вскочил птичий крик за окном вселил тревогу в моё сердце. Лунный свет упал на каменную кладку стен, и я отчётливо разглядел на ней зловещий триптих: я иду в бой, лишаюсь жизни и навечно остаюсь лежать у кромки леса.
Ветви с иглами дождя стучали в окно, оплакивая мою скорую гибель.
Сжавшись в комок, я шептал себе: «Ты сильнее страха!». Шептал и не верил, как в детстве.
Однако тогда спасение пришло! Стало быть, явится и сейчас. Нужно лишь закрыть глаза, представить клетку и освободить того, кто в ней сидит. Сделав глубокий вдох, я зажмурился.
Клетка была пуста.
За моей спиной кто-то визгливо расхохотался.

Источник