ТО ЛИ ЕЩЁ БУДЕТ

Поздней весной 87-го года, когда солнце в середине дня припекало уже настолько крепко, что хотелось спрятаться, возвращался я из области на своём жигулёнке в город. Вдруг в районе птицефабрики тормозит меня мужик: голосует чуть ли не на самой дороге, грозясь под колёса попасть. Чтобы не наделать беды, я резко остановился, а он — шустрый такой — вцепился в дверь через открытое окно и уже голову в салон засунул.

— Куда прёшь! Жить надоело — взъелся на него я.

Мужичок расплылся в простой, по-детски наивной улыбке:

— Подкинь, земель, до города. Рубль заплачу, — и опять улыбается. Мне подумалось, что будь у него хвост, как у собаки, он бы им вилял направо и налево, что есть мочи — до того он рад был своей удаче.

Смотрю на него, мужичок нестарый, одет скромно, но аккуратно. Во всём виде, от заношенной, но чистой кепки на поредевших волосах, до выглаженных брюк с крепким старомодным пиджаком веет чем-то простым и весьма располагающим.

— Садись, — говорю я, снимая машину с передачи.

— Вот спасибо! — обрадовался тот. — Вот удружил! А то на автобус опоздал, а мне в город срочно надо, теперь на перекладных добираюсь.

Мужичок оказался рослым. Запихнул себя в салон будто по частям: сначала верх, потом ноги подтащил; голова в кепке в крышу автомобиля упёрлась. Снял он её, положил на колено и аккуратно расправил.

— Куда торопишься — спросил я, отъезжая от обочины. — Что за срочность такая, что под колёса кидаешься

— В город пивка попить, — ответил мужичонка и растянулся в улыбке, словно кот, налупившийся сметаны. — Мне моя три с половиной рубля дала. Иди, говорит, отдохни, а то, поди, надоели мы тебе.

— Хорошая жена, раз за пивом отпускает, — хохотнул я. — Мне бы такую!

— Э-э-э, — укоризненно протянул мужик, — ты, поди, городской, всегда пивка можешь хряпнуть, а я из деревни. У нас там пива хорошего отродясь не было. А я разливное люблю, холодненькое. Вот и приходится в город, как на праздник ездить. Да к тому же у меня отягчающие эти…, как их… обстоятельства. Во! — сказал он и многозначительно вытянул указательный палец.

— Что ж за обстоятельства у тебя такие, после которых жена тебя ещё и за пивом отправляет — тут уж я заинтригован был.

— А такие у меня обстоятельства, что в доме десять баб: одна жинка, да девять дочек, не считая тёщи.

— Сколько! — не веря своим ушам и чуть не ввалившись левым колесом в выбоину, переспросил я. — Девять

— Девять-девять, — вздохнул мужик.

— Врёшь!

Тот хитро улыбнулся и потянулся к лацкану пиджака:

— У меня паспорт с собой, — ответил он и выудил из внутреннего кармана аккуратный документ в самодельной полиэтиленовой обложке, поискал нужную страницу и протянул мне:

— Во, смотри сам.

Для такого дела я даже на обочине притормозил. В графе «Дети» аккуратными почерками работников паспортного стола были выведены имена десятерых девочек!

— Погоди! — аж присвистнул я и почесал в затылке. — Ты же сказал, у тебя девять девок, а тут десять!

Мужик наклонился, заглядывая в страницу.

— А, ну да! — опомнился он. — Десять. Первая дочь от предыдущего брака. А от второй жены — девять.

— Ну ты даёшь, земеля! Как же ты умудрился столько снегурок-то настругать

— Да, как-как Знамо, как! Дело-то нехитрое, поди, и сам знаешь. Дети есть

— Есть. Но у меня-то одна, а не десять! — почти возмутился я.

— Дык, у меня тоже одна была. С первой женой не ужились, женился во второй раз. С ней вторая девка вышла. Потом мальчишку захотели, а получилась опять девка…

Мужик замолчал и вернул себе паспорт. Я тронулся и поплёлся дальше в сторону города, не веря своим глазам, которые минуту назад лицезрели документальное подтверждения чуда советского «производителя».

— А третья девка, то есть четвёртая… как вышла Тоже пацана ждали

— И третья, и четвёртая и пятая, — ответил мужик и задумчиво уставился в окно.
— Ну ты даёшь, дружище!

— А чё даёшь-то Пацана-то хочется. Каждый раз говорили себе: всё, это точно последний ребёнок, неважно: девка или пацан! Но как девка родится, как подрастёт, так мы снова с жинкой о мальчишке думаем.

— Как же вы их всех поднимаете Это же столько сил и денег нужно!

— Сил много, согласен. Денег ещё больше. Но мы судьбе доверились, вот она нам и помогает, — сказал мой попутчик и многозначительно замолчал.

— Судьба — недоверчиво переспросил я.

— Она самая, — ответил он и, чуя мой молчаливый интерес, достал пачку Беломорканала, выдерживая прямо таки театральную паузу.

— Разговор долгий, покурить можно

— Можно, конечно.

Тот открыл окно, достал папиросу и уставился на неё задумчиво, будто вспоминая что-то очень важное и невероятно тайное, прикурил, глубоко затянулся и начал свой рассказ:

— Третьим ждали пацана, а родилась дочь. Расстроились конечно. Вроде мальчугана хотели, а не вышло. Назад уже не вернёшь, — он хохотнул, — а кормить как-то надо. Но сразу после родов председатель мне предложил перейти на мукомольню при колхозе. Там и выработка больше, да и, чего греха таить, место кормовое. Ну, сам понимаешь.

— Угу, — что ж не понять то.

— Но это не самое удивительное. С мукомольней вроде как председатель помог. А вот с другими дочерьми чудеса ещё те происходить начали!

Попутчик мой приостановился, глубокими и частыми затяжками прикончил беломорину и выбросил окурок в окно.

— Странные удачи начались с пятой дочерью. Лет шесть назад до того случая колхоз постановил присоединить к нашему подсобному хозяйству часть соседской делянки со старой обветшалой избой. Бывшие хозяева уже давно поумирали да по городам разъехались, а домишко так и остался. Земли там мало, а вот изба ещё крепкая была. Мы решили в ней стайку для свиней сделать. Перестелили соломенную крышу, вытащили рухлядь и поселили там кур и пару хрюшек. Свиньи как подросли, стали пол в загоне грызть и под ним землю копать. Надо было отремонтировать пол-то, а мне всё недосуг, так и прожили они с оголенной землей до самого забоя, пятачками своими всё там перерыли, камни грызли. Пришло время, мы их закололи, стали потрошить, а у одной хрюшки, самой тощей и мелкой, в кишках золотые кольца оказались и старые монеты, царские ещё!

— Фить! — присвистнул я и даже подскочил на месте. — Быть такого не может!

— Может-может!

— И куда ты их потом Продал

— Сдал, — ответил мужик, чуточку погрустнев. — Тёща запретила оставить. Набожная она и суеверная. Но нам с клада государство 25% выплатило, всё, как полагается. Мы добавили немного и подержанного Москвича купили. Летом с женой под Москву на нём гоняем на станцию одну огурцы с помидорами продавать. За эти года он раза два как окупился, — на этих словах собеседник мой снова вернулся в хорошее расположение духа. — Так что всё честь по чести.

— Вот это да! — не переставал удивляться я.

— То ли ещё будет! Ты дальше слушай! Перед другой дочерью поехал я вот также в город пиво попить. Назад возвращаться, смотрю — кошелёк на дороге валяется. Я его открыл — мама, дорогая! Там на первый взгляд мой годовой заработок и всё, больше ничего, ни паспорта, ни комсомольского. Захоти вернуть — неизвестно, кто потерял. Я сначала его прихватить хотел, а потом засовестился. Пошёл в отделение милиции. Там меня какой-то летёха встретил. Стал моё заявление оформлять, в паспорт смотрит на страницу с детьми и говорит: «Откуда ты такой честный-то взялся У тебя, вон, семеро по лавкам», — а тогда там и правда семь девок записано было, — «а ты деньги приносишь». Забери, говорит, и сделаем вид, что тебя тут не было. Я ему: «Как же так, товарищ лейтенант Мало ли кто всю жизнь копил» А он и отвечает: «Тот, кто всю жизнь копит, в таких модных и дорогих бумажниках деньги не носит. Он обычно в чулки складывает или в матрас зашивает. Но в кошельки точно не кладёт. Так что, бери и иди отсюдова, чтобы я тебя больше не видел». Я и ушёл. Мы два года потом в этот кошель лазили, аккурат до следущий родов.
— Потом ещё по мелочи было всякое: то сосед в город к детям съедет и нам корову чуть ли не задарма отдаст, то до бригадира меня повысят, то в лотерейку чуток выиграю. И всё бы ничего, да вот закономерность странная: удача всегда перед родам приходила. Между ними — ничего такого особенного. Работа, забота — всё, как у всех, а как рожать или чуть погодя, так обязательно какой-нибудь фарт выпадет. Так что на судьбу мне грех обижаться. Видимо, бережёт она нас, ну и мы от трудностей не отворачиваемся.

— А в лотерею много ль выиграл

— Да не-е-е, не очень много. Поменьше тех царских монет, конечно, но тоже хорошо.

Мы въехали в город. Минут пять двигались в молчании: попутчик мой, видимо, в воспоминания погрузился, а я переваривал удивительную историю, старался примерить её к себе, всё думал, смог бы я вот так же судьбе довериться или струсил бы.

— На остановке тормозни, земель, — прервал размышления мой попутчик, — дальше я сам доберусь.

Я снизил скорость и прижался к обочине. Мужичок снова полез в карман и достал аккуратно сложенные купюрки:

— Держи, друг, выручил! — протянул он мне рубль.

— Иди ты! — отмахнулся я. — Везучесть везучестью, а деньги тебе всё равно нужны, с твоими то выводком. Ступай, выпей пивка за меня лучше.

— Спасибо, зёма! Удружил. Обещаю, за тебя выпью и на славу погужу! А то когда же ещё я так вырвусь

— Да вырвешься, делов то! Жена вон какая у тебя добрая.

— Добрая-то добрая, да не до того нам потом будет. Рожает она скоро, — как-то обыденно, будто речь о покосе шла, скал мужик.

— Как! Опять! — подскочил я в очередной раз

— Опять… — вздохнул мужик, — но это точно последний! Точно!

На этих словах он вышел из машины, похлопал себя по карманам пиджака, проверяя паспорт с деньгами, затем сел на скамейку остановки и принял расслабленную, немного мальчишескую позу, скрестив перед собой вытянутые ноги и уперевшись руками в скамейку. Он смотрел вдаль и ждал автобус, хотя, может быть даже не автобус, а свой очередной подарок от судьбы, который определённо не заставит себя ждать, если только не испугаться и довериться ей. Весеннее солнце ласково гладило его тёплым лучом по линялой кепке и тихо приговаривало: «То ли ещё будет! То ли ещё будет!»

Ирина Лапшина

Источник