МНОГОЖЁНЕЦ

Первый раз я женился сгоряча. В состоянии лёгком-алкогольном, усугублённым холодным пивом и горячим желанием.
Я сказал: «Давай!». Она ответила: «Конечно!».
И хоть мы говорили о разном, её братья пантомимой ног объяснили мне, что значит: «давай!», и я с ними согласился.
Когда мне наложили швы, а ей — ленточку с кольцами, мы грянули свадьбу, на которой гости плясали, братья следили, а невеста пила.
Как выяснилось, мы кому-то мстили. Но он, гад, не пришёл. Признавшись в этом, невеста икнула мне: «прости!», и я рванул за угол, где и обрёл настоящую любовь.
Так её звали.
Любовь имела квартиру, и я полюбил её с первого взгляда: трёхкомнатная, меблированная, два балкона, раздельный санузел — мечта!
Я сказал Любви: «Люблю». Она ответила: «Женись — пропишу». И я женился. А она прописала родню из Астрахани.
Ей, видите ли, не понравилось, что на её фразу: «разделю с тобой жизнь», я попросил разделить лишь жилплощадь. Отчего из санузла я выходил уже с гордо разбитой головой. И бинтовала мне её Ася.
За перевязкой Ася сказала мне, что она еврейка, и я тут же её за это полюбил.
— Но за это обычно не любят! удивилась она. И, для убедительности, я предложил ей свалить в Америку.
— Сделай обрезание и — вперёд! — сказал мне её папаша.
И я сделал себе перёд, а когда увидел, что виза в Израиль, упал в обморок.
— Но мы же сионисты всё удивлялась Ася, а я всё орал:
— Это я-то Я!!
И она, указывая на забинтованное, говорила:
— Ну да. Теперь уже да.
А потом подала нашатырь, и на развод.
Чуть лишённый достоинства, бодрость духа я, однако, не утратил, и свою мечту осуществил уже с Жанной.
Она не была сионистом и взяла меня в Америку — таксистом, чтобы я мог недосыпать, а она спать с кем попало.
И вот однажды, набравшись пивом мужества, я сказал ей, что наши дорожки расходятся. На что Жанна показала мне какие-то бумажки, а налетевшие полицейские «кузькину мать». Отчего на Родину я возвращался уже инкогнито, выпросив политического убежища в трюме сухогруза «Василий Микитенко» у одноимённого кочегара.
Надолго, впрочем, моё инкогнито не сохранилось. Сразу по прибытию мне его вдребезги разбили компетентные органы.
Однако, отбив почти все органы, органы всё же вскоре меня отпустили, и Новый год я встречал уже с портвейном и Снегурочкой.
Я сказал ей: «Давай!». Она ответила мне: «Ик!». И мы превратили ту волшебную ночь в сказочный запой, из которого я вышел с отпечатком сапога и оттиском в паспорте.
Снегурку звали Валей, и жила она с Дедом Морозом — Витьком, праздновавшим Новый год до белой горячки, проявившейся как раз к международному женскому дню.
Почувствовав её приближение, я сказал Снегурочке, что наш брак, повидимому, был ошибкой. На что она, мотнув кокошником, спросила: «Ты кто», а Дед Мороз Витёк, проорав: «Ух ты! Говорящая крыса!!!», тут же схватил топор, и поставил в нашей семейной жизни большую жирную точку.
О чём я и спешу уведомить всех свободных к отношениям дам — пусть даже со смежным санузлом, хотя раздельный, конечно, предпочтительней.
© Эдуард Резник

Источник